Девушки и юноши широко раскрытыми глазами с отвращением смотрели на эти плоские длинные ножи, могущие врезаться в тела людей, в святое тело человека, источать из него кровь, которая так бурлит в пору любви, которая предупреждает их о том, что они уже могут рождать детей, своих детей, которые затем будут неловко топать за ними по дорожке огорода между гряд и маленькими пальчиками выдергивать рассаду, которую только что посадила мать, которые вырастут, будут трудиться, которые потом (смешно даже подумать) приведут в дом чужую женщину, чтобы во внуках повторить дедов и прадедов и их самих. Эти ножи могут врезаться в тело возлюбленного, могут исковеркать его, лишить силы, лишить способности с улыбкой встречать солнце — нет, это слишком жестоко, этого не может допустить человек, если он не сумасшедший. И они, стремясь забыться, отходили от стариков и весело плясали в тени векового дуба свои веселые, беззаботные танцы, которые были похожи на их жизнь — бурны, прекрасны и целомудренны. И так проходили их дни, полные труда, и ночи, полные любви. Они улыбались солнцу, цветам, деревьям, птицам, щебечущим в зелени дерев, прекрасной и зеленой весне, своей родине. И одного только не было у них — своего письма, своей книги, на которой мудрые люди могли бы беседовать со своим народом. Они слишком много трудились, их души удовлетворялись тем, что они творили красоту вокруг самих себя. У них не было своих книг, но зато были песни, похожие на песни жаворонка на рассвете, которые он поет над росистыми зелеными лугами, песни, звенящие радостью жизни, света, солнца над их милой землей. У них были чудесные легенды их земли, у них были сказы, полные мудрости, и танцы, полные грусти и веселья. Когда они веселились, их бессмертная душа, душа человека, изливалась в песне, когда они грустили — они опять пели песни. Песней приветствовали они появление Человека на свет, песней они приветствовали его созревание, песни радости пели они, когда трудились, песни они пели во время отдыха, пели, когда совершалось великое таинство свадьбы, таинство продолжения рода себе подобным, и когда они умирали (а умирали они без горя и боли, с сознанием жизни, прожитой недаром, отходя в смерть, как в объятия сна), — они тоже пели песни о том, что человек умер, но в детях он возродил себя и вечно будет жить в них.
Песней они встречали зарю и песней же провожали день. Но книг у них не было. Они появились бы тогда, когда народ их расчистил землю и сделал ее похожей на сад, и они создали бы их, пройди еще некоторый отрезок времени, еще отрезок безопасной жизни. Но случилось не то… А пока что их певцы довольствовались тем, что песни их поет народ, что песни их помогают ему в жизни и труде. Они жили, трудились, смотрели в женские глаза, ласкали детей, плясали с цветами в волосах, пели песни и, главное, беспредельно любили жизнь и человека. И старались сделать жизнь прекрасной.