По сведениям Прокопия, на рубеже V–VI вв. Дарьяльским проходом владел «гунн Амбазук» (Абазук — Анбазук — иранское имя). Следовательно, власть над Дарьяльским проходом находилась в руках жителей Северного Кавказа, которые умело «торговали с Византией и Ираном» [Тогошвили, 1978, с. 12]. Как пишет Захарий Ритор, «когда Пероз, царь персидских пределов, воцарился в своей земле в тринадцатом году Анастасия, гунны вышли через "ворота", которые охранялись персами, и через тамошние горные места достигли персидских пределов… Когда он (Пероз. — В. К.) осведомился о причине их вторжения и прихода в его страну, они сказали ему: "Нам недостаточно того, что дает нам персидское государство… Мы живем оружием, луком и мечом и подкрепляемся всякой мясной пищей… Император ромейский… обещал нам умножить подать, если мы разорвем дружбу с вами, персами"» (Ритор. Кн. 7, Гл. 3). Битва была выиграна гуннами, которые «полонили персидские области и возвратились в свою землю» (Ритор. Кн. 7, Гл. 3).
Какие же археологические памятники документируют этот период? Мы уже говорили о типичных для гуннского времени вещах, о дискуссионности проблемы датирования. Если мы вернемся к работам Т. М. Минаевой 1950-х годов, то увидим, что подавляющая часть известных к тому времени погребальных комплексов верховьев Кубани была датирована серединой I тысячелетия н. э. (Байтал-Чапкан и Гиляч) на основании прежде всего вещей с инкрустациями, которые по крымским аналогиям относили к IV–V вв. Аргументированная В. К. Пудовиным более поздняя дата крымского могильника Суук-Су и дальнейшее исследование этой проблемы А. К. Амбрйзом [Амброз, 1971, ч. I, с. 106–107] избавляют нас от необходимости разбирать эти положения, тем более что в настоящее время богатый материал из сотен катакомб VI–VII вв. соседнего Пятигорья подтверждает более позднюю дату (не ранее VI–VII вв.) для большинства комплексов Байтал-Чапкана и могильников Гилячского городища.
К концу V в. можно отнести грунтовые могилы Тамагацика [Алексеева, 1955; 1971], подземные склепы Гиляча, раскопанные в 1965 г. Т. М. Минаевой, каменную гробницу, исследованную С. Д. Мастепановым у Хумары [Алексеева, 1971], отдельные грунтовые катакомбы близ Кисловодска, комплекс из Вольного аула в Кабардино-Балкарии, ряд случайных находок в дореволюционных коллекциях из Северной Осетии. Все эти памятники — из горных районов и предгорий. Погребальные сооружения отражают давние местные традиции; погребения чаще не единичны, а объединены в могильники, хотя и представлены небольшим числом комплексов (три-шесть). Иногда в этих могильниках были исследованы и более поздние погребения (например, Гиляч), что говорит о преемственности населения в данном пункте, о непрерывном существовании кладбищ с IV–V до VI–VIII вв.