Юлия поднялась, отняв у Мария руку с особенной улыбкой, предназначенной ему одному, и обняла Элию за плечи:
– Пойдем, дорогая, побудем в детской.
Элия встала. Аврелия последовала ее примеру. Трое мужчин прервали беседу в ожидании ухода женщин. Повинуясь жесту Мария, слуги проворно вынесли из столовой освободившиеся стулья и тоже удалились. В зале оставались только три ложа, составленные буквой П. Чтобы удобнее было беседовать, Сулла переместился с места, которое занимал возле Мария, на свободное третье ложе напротив Рутилия Руфа. Теперь все трое хорошо видели друг друга.
– Итак, Свин возвращается домой, – произнес Луций Корнелий Сулла, удостоверившись, что постылая вторая жена его не слышит.
Марий беспокойно шевельнулся на среднем ложе, хмурясь, но не столь зловеще, как прежде, когда паралич превращал левую половину его лица в посмертную маску.
– Какой ответ тебе хотелось бы услышать, Луций Корнелий? – спросил он наконец.
Сулла усмехнулся:
– Конечно честный. Впрочем, заметь, Гай Марий, в моих словах не содержалось вопроса.
– Понимаю. И тем не менее мне следует ответить.
– Верно. Позволь мне сформулировать ту же мысль иначе: каково твое отношение к тому, что Свин возвращается из изгнания?
– Что ж, я не склонен петь от радости, – ответил Марий, бросая на Суллу проницательный взгляд. – А ты?
Возлежащий на втором ложе Публий Рутилий Руф отметил про себя, что эти двое уже не так близки, как прежде. Три – да что там, даже два года тому назад! – они бы не беседовали с такой настороженностью. Что же произошло? И кто в этом виноват?
– И да и нет, Гай Марий. – Сулла заглянул в свой опустевший кубок. – Мне скучно! – признался он нехотя. – А с возвращением Свина в сенат можно ожидать занятных поворотов. Мне недостает вашей титанической борьбы.
– В таком случае тебя ждет разочарование, Луций Корнелий. Когда Свин вернется, меня в Риме не будет.
Сулла и Рутилий Руф разом приподнялись.
– Тебя не будет в Риме?! – переспросил Рутилий Руф срывающимся голосом.
– Именно, – подтвердил Марий и осклабился с мрачным удовлетворением. – Я как раз вспомнил обет, который дал Великой Матери перед тем, как разбил германцев: в случае победы я совершу паломничество в ее храм в Пессинунте.
– Гай Марий, ты не можешь этого сделать! – молвил Рутилий Руф.
– Могу, Публий Рутилий! И сделаю!
Сулла опрокинулся на спину, хохоча.
– О, тень Луция Гавия Стиха! – проговорил он.
– Кого-кого? – переспросил Рутилий Руф, неизменно готовый внимать слухам, чтобы потом их разболтать.
– Покойного племянника моей покойной мачехи, – объяснил Сулла, не переставая смеяться. – Много лет тому назад он перебрался в мой дом – тогда дом принадлежал моей ныне покойной мачехе. Он намеревался излечить Клитумну от привязанности ко мне, полагая, что сможет меня превзойти. Но я просто уехал – вообще уехал из Рима. В результате бороться стало не с кем. И очень скоро он превзошел самого себя, смертельно надоев Клитумне. – Сулла перевернулся на живот. – Через некоторое время после этого он скончался. – Голос Суллы звучал задумчиво; продолжая улыбаться, он издал театральный вздох. – Я разрушил все его планы!