Ездил генерал армии на мощном и удобном вездеходе «Хорьх», одном из автомобилей немецкого посольства, так и оставшихся в гараже после вывоза его сотрудников в Кострому.
– С удовольствием, – кивнул я. Отказываться в таких случаях не принято, да и интересно мне стало, о чем хочет со мной поговорить один из лучших генералов Сталина.
– Гадаете, о чем пойдет речь? – усмехнулся Жуков, когда автомобиль тронулся с места и плавно набрал скорость, покачиваясь на заснеженной дороге.
– Вероятно, о предстоящей операции по прорыву блокады Ленинграда, – предположил я, удобнее устраиваясь на заднем сиденье.
– Не только, хотя и об этом тоже. Для начала хочу сказать вам спасибо за Гёпнера. Я знаю, что меня считают жестким командующим, способным хладнокровно посылать тысячи бойцов на смерть. Те, кто так говорят, безусловно, правы. Настоящий полководец другим быть не может. Да, я могу отдать приказ, который будет означать неизбежную гибель дивизии или даже корпуса, но только в том случае, если это даст возможность победить или избежать поражения армии или фронту. А бессмысленные потери приводят меня в бешенство. Во многом, именно этим я обязан слухам о своем тяжелом характере. Сколько раз я требовал не брать укрепленные пункты в лоб, а применять обходы? Немцы под угрозой окружения оставят позиции сами. Так ведь не доходит! Ни с первого, ни с десятого раза до некоторых не доходит!
Жуков замолчал, глядя на мелькающие за окном засыпанные снегом просторы.
– Ладно, я отвлекся, – уже другим голосом продолжил Жуков, – Вернемся к Гёпнеру. Мы ведь, товарищ Нагулин, уже вовсю вели подготовку к операции по силовой ликвидации Московского котла. Эти замерзающие немцы, как магнит притягивали наши силы, а каждый день промедления давал Гитлеру дополнительные возможности для укрепления обороны в центре и на севере, под Ленинградом. Мы предлагали им сдаться не раз и не два. Ноль! Никакой реакции. В котле сидели два генерала в равных званиях, причем Гот был явно более упертым и верил всем обещаниям Гитлера. Глядя на него, не мог ничего сделать и Гёпнер. В общем, предполагалось рассечь котел на три части и последовательно добить раздробленную группировку. По самым скромным подсчетам, это обошлось бы нам в сто-сто пятьдесят тысяч убитых. А сколько бы мы потеряли техники и расстреляли боеприпасов? После такой победы нам точно не хватило бы сил на рывок к Ленинграду. И тут к маршалу Шапошникову приходит товарищ Нагулин, только что произведенный из подполковников в генерал-майоры, и просит у начальника генерального штаба самолет Пе-2 – одну штуку, бомбу АБОВ-1000 собственной конструкции – одну штуку, и пленного немецкого майора – одну…, э… ну, вы поняли. Потом он лично летит в Московский котел и решает вопрос самым радикальным образом. Одному генерал-полковнику – бомбу, другому – вежливое послание с предупреждением, что если он не проявит благоразумия, ему тоже привезут подарок весом в одну тонну. Просто, как пареная репа, но ведь сработало! А что Гёпнеру оставалось? Гот погиб, Гитлер далеко, а больше в котле ему бояться некого. Ну, кроме бомбы товарища Нагулина, о которой, я полагаю, пленный майор ему в красках рассказал, да и съездить посмотреть на то, что осталось от штаба генерала Гота, Гёпнер наверняка не поленился. И что в итоге? А в итоге товарищ Нагулин сохранил для Ставки как минимум пятнадцать дивизий – почти две армии! Вот за это я и говорю спасибо.