— После Каскада мы столкнулись со множеством веществ, стимулирующих клеточную активность, — говорит он, — Наиболее интересное из них — пресловутый волюнтарин. В двух словах, это субстанция, способная к активному обучению: попадая в живой организм, она некоторое время присматривается к его функциям, пока не уловит общую тенденцию — к росту и усложнению.
Первая стадия ассимиляции характеризуется очищением крови и металлизацией скелета. Во второй меняется внутреннее строение субъекта — вплоть до полной метаморфозы органов. Третья, она же последняя, заканчивается, как правило, летальным исходом, едва процесс перестройки организма достигает предела конструкционных возможностей.
Не подумайте, здесь нет ничего ужасного или противоестественного. Просто человеческий, да и вообще любой живой организм — устройство бездумное, и если дать ему волю, позволить вслепую, без разбора реализовывать заложенные в нем возможности, то ничем хорошим это не кончится. Представьте себе исполнительного, добросовестного строителя, который во всем подчиняется умственно отсталому архитектору: первый — это волюнтарин, второй — ваше тело. Задача же здесь сводится к тому, чтобы научить волюнтарин слушать не клетки вашего тела, а вас самих, чтобы вы перестраивались не как попало, по прихоти слепой эволюции, а сообразно Цели и Замыслу.
И мы с этой задачей справились. Отныне волюнтарин — орудие творческой мысли, хаос, обузданный силой разума. Внутривенная инъекция волюнтарина — и специально обученный специалист придаст вам нужную форму! Будьте тем, кем хотите быть! Буду… с на…
Запись вдруг шипит и умолкает. Несколько секунд кинопат стоит с выражением блаженства на лице, в уголке его рта блестит слюна. Наконец, он приходит в себя.
— Опять раньше времени оборвалась, да? — спрашивает он нас. — Ну, что поделать — все таки ей лет сорок уже, а ремонта со Второго Каскада не было. Главное-то, надеюсь, вы услышали?
— Да-да, — киваю я. — Виктор Валентинович, вам дополнительные разъяснения не нужны?
— Нет, — отвечает директор. — С теорией у меня и так порядок. Я в практику не верю. Не могу себе представить, чтобы вот так вот, запросто…
— Не верите? — подмигивает ему кинопат. — А вот смотрите!
Он складывает губы трубочкой и беззвучно — для нас, не для собак — свистит. Бесформенная туша Рекса приходит в движение. Она бурлит, как закипающий суп, клетка трясется, остро пахнет собачьей мочой.
— А он не лопнет часом? — интересуюсь я, но зря, потому что все уже кончилось. Со звучным «чпок!» из скользкой черной плоти выныривает странное безносое личико с большими карими глазами. Рекс шевелит губами, и кинопат достает из кармана кусок рафинада.