Он все еще похож на человека, этот Михаил Николаевич Савосин, концентрация волюнтарина 74 %. Кожа у него серая, рыхлая, местами она висит складками, от лица осталось немного — огромные, разросшиеся губы и черные, без белков, глаза — и все же на разумное существо он похож с избытком, чересчур. Даже гигантский рост тут не помощник — слишком человеческое движение делает это существо, когда загребает пятерней снег и растирает по морщинистому, в черных пятнах, лбу. К счастью, убиваем их не мы, люди — это работа собак, и собаки делают свою работу хорошо.
Они бегут, и под ногами их стелется поземка. Прыжок — синхронный, отработанный — и они впиваются великану в спину. Черными пиявками они висят на этом невероятном теле. Гигант ревет, крутится на месте, пытается достать собак руками, но где ему — их учили вцепляться именно в самые труднодоступные места. Наконец, В-измененный падает — сперва на четвереньки, затем на живот. Все это время он защищает руками голову — к счастью, собакам нет дела до головы. Они рвут спину, полосуют бока, Джек, кажется, уже вгрызся во внутренности, так что конец — дело времени.
Но тут происходит непредвиденное. Найда, умница Найда, которая мгновение назад так толково, так остервенело рвала В-измененную плоть, вдруг начинает скулить, тереть морду лапами, словно пытаясь отцепить от себя что-то прилипшее, и, наконец, кричит человеческим голосом, голосом маленькой девочки:
— Нет, нет, нет, нет, нет!
Замолкает, слышны только тяжелое дыхание В-измененного, да сдавленное рычание остальных собак, и снова звучит этот крик:
— Нет, нет, нет, нет, нет!
И опять пауза, и опять крик, и опять, и опять, и опять. Шукшин удерживает кинопата в санях, но тот кусает его, совсем как собака, и вырывается.
— Найда! — кричит он. — Найда! — и в ответ ему звучит одно и тоже — душераздирающее, полное отчаяния «Нет!»
— Дурак! — орет Шебаршин, побросав в снег все свое снаряжение. — Назад, дурак, он же еще дергается!
Но кинопат устремляется вперед, к своим подопечным. Удерживать его бесполезно, он сам словно перестал быть человеком.
— А, черт с ним, — сплевывает Шебаршин. — Собаке — собачья смерть.
Я вроде бы согласен с ним. Что такое кинопат, в конце концов? Искусственно выращенный объект, чье назначение — следить за В-собаками. И все же что-то во мне протестует, что-то маленькое, давным-давно позабытое. Наверное, он все равно бросился бы спасать собаку, даже если бы она не заговорила человеческим голосом. 4 % концентрации волюнтарина или 40 % — для него это не имело значения. Маленький глупый кинопат — он не мог сделать большего, не мог спасти травимых людей, даже, наверное, никогда не думал об этом, и все же, едва появилась возможность совершить что-то, что было ему под силу — он сделал это, не задумываясь. Бедные люди, бедный мутант!