— Он — что? Слон или динозавр?
— Кто — он? — женщине с трудом удалось переключить внимание. — Почему — динозавр? Андрюшенька, ты меня что — разыгрываешь?
— Да нет же, Еленочка, посмотри!
Правая рука Андрея вытянулась в направлении памятника.
— Такую сзади себя наворочал кучу… слон бы — навряд ли! Вот динозавры были… как их?.. кажется, диплодоки — тридцатитонные… вот такой бы — да! Смог бы нас обосрать, как этот чугунный Бауман! Или бронзовый — не знаю, из чего его там отлили. Чуть ли не с неба — своим железным говном!
— Андрюшка! Бесстыдник! — Прыснула Елена Викторовна. — Такие слова — о памятнике! Знаменитому, понимаешь, революционеру! Да и вообще: такие слова — при даме! Коей я, как-никак, являюсь! Вот возьму сейчас за ушко негодника и хорошенько выдеру!
С этими словами женщина ласково защипнула мочку левого уха юноши и легонечко потрепала его из стороны в сторону:
— У-у, бесстыжий мальчишка!
Конечно, как деревенская девочка, такие слова как «срать» и «говно» госпожа Караваева могла без тени смущения не только слушать, но и произносить, однако, переехав в город и научившись их заменять слегка «окультуренными», — «дерьмо» и «гадить» — сейчас, услышав подобное от Андрея, испытала некоторую неловкость: горожанин всё-таки — пусть в первом поколении, а москвич. Да и мама, как ни крути, институт закончила.
Впрочем, не это, не мысли о происхождении и воспитании Андрея смутили Елену Викторовну — нет, то, что он при ней впервые заговорил по-простонародному: без экивоков и эвфемизмов. И смутили, следует заметить, не неприятно: в детской прямоте Андреевых определений женщиной вдруг увиделись симптомы его нарождающейся «взрослости».
Между тем, игра, затеянная Еленой Викторовной, понравилась Андрею, и он заканючил нарочито жалобным голоском:
— Прости, Еленочка! Больше не буду! Ой, моё бедное ухо! Ой, оторвёшь, мучительница! Ой, отпусти, пожалуйста!
— То-то, негодник! Будешь знать, как произносить при даме детсадовские ругательства!
Отпустив Андреево ухо, женщина ещё раз взглянула на памятник и подивилась наблюдательности и неординарному мышлению своего возлюбленного: действительно! Для придания устойчивости фигуре Баумана незадачливый скульптор поместил сзади революционера нечто неопределённо складчатое — по замыслу, вероятно, камень? — утончающейся вершиной уходящее под оттопыренные полы пальто бронзового трибуна. И только монументальность этого, выползающего из-под пол Бауманского пальто складчатого конуса, помешала, наверно, приёмной комиссии отождествить его с человеческими экскрементами. Воистину, чтобы проделать сию элементарную мыслительную операцию, нужен был непредвзятый, ехидный ум! Ей, например, самой, не только спереди, но и сзади неоднократно видевшей вознесённого Баумана, до Андрюшенькиной ядовитой шутки ничего подобного не приходило в голову. Впрочем, ведь и ему — тоже ведь только сейчас пришло! Известного революционера сравнить с испражнившимся динозавром!