Воспоминания… Воспоминания…
Окаёмов рассеянно поглядывал на проносящиеся за окном вагона родные подмосковные виды — курил и «ностальгировал», «ностальгировал» и курил… и двадцать минут, и сорок… односложно отвечая на вопросы время от времени появляющихся в тамбуре «собратьев по пороку» — «ностальгировал» и курил… лишь бы не возвращаться в купе! Не доставать из кейса тоненькую школьную тетрадку, заложенную в толстый том: «Таблицы эфемерид» — между мартом и июнем нынешнего тысяча девятьсот девяносто восьмого года.
(Заложенную — чего уж там! Сразу по получении трагического известия из Великореченска, туда её запихал не кто иной как сам Лев Иванович! Достав из ящика письменного стола, в котором хранились давние, составленные им ещё в начале увлечения астрологией, гороскопы. С комментариями и — увы! — прогнозами… Синенькая тетрадка в клеточку… Которую Окаёмов заполнил в конце января девяносто второго года старательно, но ещё по-ученически робко рассчитанными картами и наивно отслеженными транзитами планет — будучи в гостях у Алексея Гневицкого на его дне рождения. На многолюдном, весёлом, пьяном сорокапятилетии. Когда, разумеется, никто не думал, что времени земной жизни Алексея оставалось немногим более шести лет. Конечно, все мы, как говорится, под Богом — и всякого во всякий момент Он может призвать к себе — но… хоть и сказано, что никому из смертных не дано знать о временах и сроках, но как же этого хочется! И Окаёмов, вроде бы понимая всю вздорность претензий иных астрологов на такое знание, сам, тем не менее… особенно в первые два года своего увлечения астрологией… имел-таки дерзость пытать судьбу! Вроде бы — не всерьёз, однако… нет, он категорически не соглашался со «средневековой» тенденцией некоторых «астрологов-террористов» во всякой напряжённой констелляции планет усматривать смертный приговор — и, тем не менее… в конце января девяносто второго года, уступив с похмелья настойчивым просьбам Алексея Гневицкого, сделал-таки этот злосчастный прогноз! Начиная с текущего времени и по 31 декабря 2000 года «расписал-таки» другу опасные для него транзиты! Особенно выделив ночь с шестнадцатого на семнадцатое мая девяносто восьмого года. (Собственно, непонятно почему: за рассматриваемый период были, как минимум, ещё две по астрологическим канонам значительно более опасные констелляции — да три или четыре не менее «вредных»! Однако Окаёмов по какому-то (не иначе — похмельному!) наитию выделил именно эту: в ночь с шестнадцатого на семнадцатое мая.)
Как ни оттягивал Лев Иванович момент свидания с грехами своей астрологической молодости, однако, выкурив подряд пять или шесть сигарет, почувствовал: сколько бы он ни уклонялся от «расплаты» — покоя ему всё равно не будет.