Не сказать, чтобы подобным иезуитским способом, укоряя работой в банке, Лукавый искушал Марию Сергеевну впервые — куда там! Едва только она более-менее укоренилась в лоне Православной Церкви, как Враг стал ей нашёптывать свои гнусные, очерняющие рыночные реформы, мерзости. Однако с такой беспардонной наглостью — действительно, в первый раз. А всё, конечно, из-за греха чревоугодия: нет, не из-за того, что Мария съела половину цыплёнка и салат со сметаной — сегодня не было никакого поста, — а из-за того, что она получила удовольствие от этой скоромной пищи. Греховное удовольствие. Ибо всякая плотская радость — грех. И Лукавый, прекрасно зная об этом, поспешил воспользоваться Марииной слабостью. А то, что к греху женщина была невольно подвинута своим духовником — для Врага двойное торжество: открывалась прекрасная перспектива «прищучить», как следует, отца Никодима.
«А всего-то и надо тебе, Мария, — не унимался Нечистый, — чуточку опередить события. Ведь ты же знаешь: Лев Иванович безоговорочно согласится с твоим переходом в православную гимназию! Целиком и полностью! Так отчего — сомнения? Ведь по великореченским телефонам ни в четверг, ни в пятницу ты своего мужа наверняка не отыщешь, а и отыщешь — в каком состоянии? Ты что — не знаешь своего Лёвушку? Ну да, с дикого похмелья, ничего не соображая, он всё что угодно провякает тебе в ответ! И ты, Мария, будешь считать согласием этот его алкогольный бред? Всерьёз? Без лукавства? Так зачем же ломать эту дурацкую комедию? Ах — совесть?! А вот когда из-за таких благоглупостей время окажется безнадёжно потерянным и твоя православная гимназия от тебя — тю-тю? Что, Мария, твоя совесть скажет тогда? Солгать, говоришь, духовнику? Да какая же это ложь, Мария! Ведь ты же уверена на сто процентов! И потом… если хочешь быть честной, как святая Сапфира, — Лукавый явно изгалялся, о такой святой Мария Сергеевна никогда ничего не слышала, — покаешься отцу Никодиму. Попросишь его наложить на тебя самую строгую епитимью. Конечно, не такую, какую этот старый греховодник наложил на тебя сегодня! Голой, видите ли, велел лечь на супружеское ложе! Для разжигания бесовской похоти! Ничего не скажешь, хорош исповедничек — а?!»
Далее со стороны Врага последовал такой невыносимый глум, такие мучительные соблазны, что Мария Сергеевна не выдержала: бросилась в свою комнату и, обливаясь слезами, распростёрлась перед Владычицей. Не помогло, соблазны продолжали одолевать: хотелось, как в давние годы — до злосчастного аборта — забиться, сотрясаемой сладкой судорогой, в Лёвушкиных крепких объятиях, в любовном экстазе уносясь от всего земного… куда? Разумеется — в ад! Теперь-то Мария Сергеевна хорошо знала, куда ведёт грех любострастия, но, зная, всё равно ничего не могла поделать с собой — хотелось именно так, как сегодняшним утром велел ей этот жуткий психиатр Извеков: развратно-голой забраться к мужу в постель, и соблазнять, распалять, доводить его до безумия — и, разумеется, жарче солнца пылать самой.