Могила Алексея Гневицкого находилась на дальнем конце кладбища — в окружении могил местных «мафиози». (Да даже и здесь его друзья смогли получить место только благодаря гранд-секретарше великореченского Мэра и, главным образом, о чём знали очень немногие, деньгам тайного почитателя таланта художника бизнесмена Хлопушина.) Надо сказать, в ехидном, соседстве: щеголяя друг перед другом, «братки» хоронили своих павших товарищей с прямо-таки нечеловеческой пышностью, но проходило два-три года и если у покойников не оказывалось в живых никого из ближайших родственников, — а в криминальном мире такое случалось довольно часто — могилы приходили в полное запустение. Окаёмову по этому поводу даже подумалось: а не лучше ли было бы Алексею лежать на обыкновенном «народном» кладбище? Среди неимущих, убогих, сирых? А не здесь — среди торжествующего безумия властьимущих? Однако, вспомнив о Валентине, Лев Иванович переменил своё мнение: сюда, под старые липы, клёны и тополя, вдове будет приходить, несомненно, приятнее, чем на голый, низкими железными оградами поделённый на тысячи крохотных клеток участок за городом.
Когда кинули по горсти земли, Валентина заголосила по-простонародному — с воплями и причитаниями — и ревела таким образом до того, как над свеженасыпанным могильным холмиком утвердили массивный дубовый крест. После чего — на последнем пределе — вдова бросилась к его подножию и захлебнулась в зверином вое, уже не рыдая и плача, а взвизгивая и скуля: «Зачем?! На Кого?! Одна одинёшенька! — и снова: — Зачем?! Почему?! За что?!»
Слушать эти, невыносимой болью вымученные из сердца вопли было до того тяжело, что иные из женщин — Оля, Света, Наташа, Таня — не выдержав, тоже заголосили, грозя христианскую церемонию превратить в древний языческий ритуал: с вырыванием волос, расцарапыванием лица и нанесением себе множества прочих мелких увечий.
Потрясённый Лев Иванович — никогда прежде ему не случалось видеть на похоронах ничего подобного — собрался отойти куда-нибудь в сторону, но подоспевший отец Антоний спас положение: панихида над могилой Алексея Гневицкого отрезвила кликушествующих женщин — даже Валентина встала с земли и присоединила свой голос к завершающему, троекратно произнесённому восклицанию: «Вечная память».
Облако белой сирени скрыло венки и розы — земной путь раба Божьего Алексея завершился…
Покинув кладбище, собравшиеся отправились обратно в художественную школу: желающих помянуть потомка шляхтичей набиралось не меньше ста пятидесяти человек, и было немыслимо разместить их в двух алексеевых комнатках.