Я извинился, но не согласился, имея за плечами поддержку величайшего авторитета в ученом мире, самого Аристотеля. Хотя трагедия, естественно, имеет дело с поступками великих людей в возвышенной и серьезной манере, она вовсе не обязана оканчиваться несчастливо. Я процитировал строки, которые рискнул перевести, чтобы донести следующую мысль: природа действия в трагедии всегда требует, чтобы масштаб событий был максимально большим, лишь бы не влиять на сюжет, и что число событий, составляющих возможную или необходимую последовательность перехода от несчастья к счастью и наоборот, должно быть минимально возможным. Я предложил Моуэту убедиться, что переход от зла к добру не только в высшей степени возможен в трагедии, но и что Аристотель ставил его на первое место.
Две склянки. На «Сюрпризе» смягчили многие тяготы флотской жизни. Ни один офицер или помощник боцмана не подгонял матросов ударами трости или линька. Не нужно было поутру сломя голову устанавливать койку в коечную сетку. Никого не пороли за то, что он последним спустился с реи. Да и вообще народ разгуливал по кораблю легко и непринужденно, болтая или даже жуя табак, если хочется. Но чистоту все же поддерживали прямо-таки брахманскую, вахты и их точная смена оставались священными, равно как и ритуалы приема пищи.
Уже к концу шахматной партии, практически лишив игроков концентрации, внизу началась свистопляска сигнала «Всем к обеду». Стучали бачки и тарелки, по мере того как соленая говядина поступала с камбуза на корму, им аккомпанировал приглушенный грохот кожаных кружек, когда из трюма поднимали пиво. Корабль пока не вошел в «гроговые воды», и экипажу приходилось довольствоваться традиционным дневным галлоном, выдаваемым за два раза. На любящем традиции «Сюрпризе» пиво все еще разливали в высокие кожаные кружки.
Сейчас же барабанщик у якорного шпиля (больше не морской пехотинец, а умеренно одаренный матрос) ударил по барабану для пробы и отстучал собственную вариацию на тему «Ростбифа старой Англии», эквивалента обеденного колокола для офицеров — предупреждение, что обед очень скоро будет на столе.
Они вскочили на ноги. Собирая книги, записи и шахматные фигуры, Стивен признался:
— Я очень благодарен за то, что вы мне рассказали об Аристотеле. Эти слова я или позабыл, или пропустил. Всю книгу я читал по диагонали и с предубеждением — в те далекие дни я предвзято относился к Аристотелю из-за его неубедительных замечаний о птицах и потому, что он воспитал эту безвкусную скотину Александра, такой же источник общественной опасности, как и наш Бонапарт. Но все же Аристотель — величайший мудрец мира.