Снова скучный деловой разговор о клевере, ячмене и сене
От духоты и жары, как на банной полке, от тревоги и злости старший лейтенант обливался потом и все же не мог усидеть, топал возбужденно по канцелярии, как в строю припечатывая шаг и делая руками отмашку «вперед до пряжки, назад до отказа». Шпоры его звенели, раздраженно переругиваясь. Мушка беспокойно следила из-под стола за бегающим старшим лейтенантом. А капитан читал внимательно акты на фураж и не спеша подписывал их толстым красным карандашом. Шералиев, тоже внешне спокойный, перелистывал книгу приказов.
Кравченко остановился и стал тереть ладонью затылок.
— Удивит нас сержант Волков, вот увидите, удивит! — он посмотрел на ладонь, грязную от набившейся в голову пыли. — Атаев работает, никаких сомнений!
— Ты полегче, старший лейтенант, — сказал капитан, аккуратно ровняя ладонями стопку актов.
— Что полегче? — грубовато крикнул Кравченко. — Не огород с картошкой охраняем — государственную границу! А у нас все полегче да полегче!
— Я говорю, топай полегче: стол трясешь и половицы продавить можешь. Знаешь ведь свой вес, — капитан положил перед собой новый акт, но в дверь постучали, и он крикнул:
— Да-да, можно! Входите, сержант!
Дверь медленно, нерешительно открылась — и вошел Дурсун Атаев. Он молча от порога поклонился, приложив руку к сердцу и к тюбетейке на бритой голове.
У мираба было обычное для этих мест худощавое, ничем особенно не примечательное лицо, с большим и по-орлиному горбатым носом. Только излишняя резкость морщин на лбу и на впалых щеках придавала его лицу жесткую суровость. Такой и родного сына не приласкает. В левой руке Атаев держал вязку темно-красного стручкового перца. Было что-то домашнее в этой вязке, очень далекое от тревожных мыслей, занимавших головы офицеров. Мысли об ароматной сорпе или сочном шашлыке вызывала эта вязка перца.
Дурсун пошел было от порога к кабинету, но под столом дежурного сержанта раздалось свирепое рычанье — и на середину комнаты вылетела Мушка. Ее нога на протезе подвернулась, она упала набок, но тотчас вскочила и рванулась к Атаеву с удушливым, злобным рычаньем. Шерсть на загривке и вдоль хребта встала дыбом. Дежурный успел схватить ее за ошейник, а Кравченко сердито крикнул ему:
— Выведи на улицу и привяжи! Развели собак, порядочному человеку и войти нельзя!
Сержант потащил упиравшуюся собаку к дверям, и никто не заметил, что Кравченко успел быстро шепнуть ему что-то. Затем он приветливо улыбнулся колхознику:
— Испугался, Дурсун?
— Зачем испугался? Нет, не испугался, — спокойно ответил колхозник.