Охранник окунает ломтик картошки в кетчуп и покачивает им над лицом заключенного Z. Тот откидывает голову назад и открывает рот. Не успевает охранник потянуться за следующим ломтиком, как заключенный Z открывает рот снова.
Третий ломтик заключенный Z берет сам, приподнявшись в сидячее положение.
— Ведь не трудно же было, — говорит охранник, вытаскивая из рюкзачка доску для нардов. — А теперь пей свою колу, пока холодная. Можем сыграть партию-другую. Продолжишь свою выигрышную серию.
— Теперь это безразлично, конца партиям все равно не будет.
— Неизвестно, — бодро говорит охранник. — Мало ли как все может повернуться. Вдруг тебя завтра выручат, силой освободят. Вдруг палестинцы наконец завоюют нас и сделают тебя послом во Франции. А пока давай покидаем кости, подвигаем шашечки.
— Я никогда тебя не прощу, — говорит заключенный Z.
— «Никогда» — это очень долго.
— Ты хоть передавал мои письма? Столько лет — а я все обращался и обращался к мертвецу. А ты позволял мне ему писать.
— Я все до одного отдавал матери, как обещал. И он не был мертвый. Даже в коме не был. Называлось: полусознательное состояние — это другое. Они считают, он слушал. Она все письма ему читала.
— Думаешь меня этим убедить, что ты человек слова?
— А по-твоему, нет? Пойми: какая разница? Что от здорового, что от больного, что от живого, что от мертвого — тебе от Генерала все равно ответ был бы тот же, так что один хрен. Он засунул тебя сюда навечно.
— Ни хрена не один хрен. Колоссальная разница. Ты обязан был мне сказать, я тогда изменил бы стратегию.
Охранник качает головой. Жалость берет.
— Что бы ты мог отсюда сделать?
— Я сильней бы на тебя давил, требовал бы, чтобы ты мне помог вернуть себе существование.
— Я не могу его тебе вернуть, ты прекрасно это знаешь.
— Ты прекрасно знаешь, что это не так. Ты мог поднять шум. Если не внутри системы, то через газеты. Ты и сейчас можешь.
— Допустим, я попытаюсь — и что? Наложат цензурный запрет, а если даже нет, то назовут конспирологом, психом, пьяницей. Либо там сотрут в порошок, либо сюда бросят. В одну камеру с тобой. — Оглядев помещение, которое впору назвать узилищем, охранник поправляется: — Ну, не прямо сюда, но, может, в обычную камеру обычной тюрьмы. Дадут несколько годочков, чтобы разобрался, о чем можно болтать, а о чем нет.
— Что такое несколько лет? Можно ими рискнуть, чтобы попытаться прекратить пожизненное заключение, к которому они не посмели меня приговорить официально.
— Ладно, — говорит охранник.
— Что — ладно?
— Я подумаю.
— Правда?
— Будь уверен. И, может быть, ты дашь мне совет, как лучше к этому подойти. Напомни мне. Занять идиотскую высокоморальную позицию — это хорошо сработало в твоем случае?