Стоило Хейн упомянуть о принципах правления, и Пауэр криво ухмыльнулся, на лице Кора вспыхнула тревога, Ли остался невозмутим, у меня же все внутри сжалось. Предстоящий турнир на звание Первого Наездника и так приносил множество волнений, а тут еще это. Неведомые пути, новые ловушки, еще больше людей, на которых необходимо произвести впечатление. По крайней мере, на арене со мной была Аэла.
– Мы хотим, – продолжала Хейн, – чтобы вы произвели хорошее впечатление. Вне зависимости от ваших личных политических амбиций, важно показать себя с лучшей стороны, особенно в такие непростые времена. Вы проводили собрания с представителями всех сословий, настало время поднять боевой дух золотого сословия.
Она подозвала свою ассистентку, ожидавшую в другом конце зала.
– На этом пока все. Репетируйте.
Нам предстояло отрепетировать сценарий нашего официального знакомства с высокопоставленными лицами. На повестке дня стояло выступление в паре с чиновниками из министерства, которые должны были представить нас на каллийском, но мы репетировали и версии на драконьем языке, на случай, если кто-то из гостей пожелает перейти на другой язык. Хейн до бесконечности заставляла Кора оттачивать произношение фраз на драконьем языке, пока он, весь красный от смущения, не смог произнести их более плавно и мягко. Побеседовав с Ли, Хейн напомнила ему, что стоит говорить более отчетливо, а затем похвалила его акцент. Пауэр чересчур витиевато произносил фразы на обоих языках, и Хейн, похоже, не знала, негодовать ей или смеяться. Когда подошла моя очередь, она представила меня своей помощнице, которая была третьей стороной в нашей репетиции.
– А в твоем случае, Антигона, будет учтиво сделать реверанс…
Я поклонилась, и Пауэр ухмыльнулся. Я подняла глаза. Хейн помрачнела, а Ли покраснел.
– Только не так, – мягко произнесла Хейн.
Смутившись, я попыталась защитить себя.
– Так моя мать…
И умолкла, вдруг догадавшись, что происходит. И тоже покраснела.
– Вот так, – просто сказала Хейн. – Вот так теперь ты будешь это делать.
И она продемонстрировала мне реверанс. Непривычно было смотреть, как кто-то так приседает в брюках. Ее шея была абсолютно прямой, движения легкими и плавными, в них не чувствовалось ни капли униженного почтения, как в поклонах, в которых склоняла голову моя мать. Я повторила ее реверанс, жалея о том, что не могу справиться с краской стыда, заливавшей мои щеки. Мне ужасно хотелось, чтобы Пауэр наконец прекратил усмехаться. Хотелось, чтобы Ли перестал смотреть в пол.
Хейн продолжала подыгрывать мне.