Я подняла руку.
В отличие от Перкинса, Атрей сразу заметил меня.
– Антигона?
Ли
Какая ирония – столько лет оставаться в тени, а затем так неудачно попасть в поле зрения старого семейного репетитора.
Как только студенты вышли из аудитории, Тиндейл выглянул в коридор, а затем закрыл дверь. Его шаги гулким эхом отдавались в пустой комнате с каменными стенами.
Я пытался вспомнить, чем когда-нибудь насолил ему, за что сейчас он мог бы меня наказать, но в голову ничего не приходило. Когда мы в последний раз виделись, мне было всего семь лет, и занимался он в основном с моими старшими сестрами.
– Ты жив.
В его голосе прозвучало явное облегчение. Он стоял передо мной, опершись ладонями о первый стол в том ряду, где сидел я, и смотрел на меня так, словно видел призрака.
Так, значит, он не собирался выдавать меня. Я вдруг понял, что все это время сидел затаив дыхание, и с облегчением выдохнул.
– Как тебе удалось выжить?
Он перешел на драконий язык. И хотя теперь я мог свободно дышать, меня охватило раздражение. Если он был так рад, что я выжил, зачем рисковал моей безопасностью ради языковых предпочтений? Кто-нибудь мог подслушивать нас под дверью. Они бы сильно удивились, услышав, как сирота из Чипсайда говорит на чистейшем драконьем языке.
– Атрей вмешался, – ответил я на каллийском.
У Тиндейла округлились глаза.
– Он тебя спас?
Я кивнул.
– А твоя семья… он спас кого-нибудь еще?
Он по-прежнему говорил на драконьем, и меня удивила настойчивость его последнего вопроса.
– Нет.
Он все еще ждал, глядя на меня, но я не мог придумать ничего лучше, как сказать:
– Для остальных было уже слишком поздно.
Я попытался произнести эти слова, не думая о них, но образы близких людей вдруг все заслонили у меня перед глазами, и аудитория померкла.
Тиндейл отвернулся, словно испытывая похожие чувства.
– Прости. Я не хотел говорить об этом, но, думаю, теперь нет смысла скрывать. Я… – он обреченно усмехнулся, – я любил твою сестру.
Мою сестру. Какую именно? Я задумался и внезапно понял, о ком он говорит. И, словно прочитав мои мысли, он добавил:
– Пенелопу.
Внезапно воспоминания о ней обрушились на меня. Ее имя, ее лицо. Мне странно было слышать, как имя сестры произносит другой человек, словно после долгих лет молчания о моей семье часть меня перестала верить в то, что кто-то еще мог их знать.
Он продолжал говорить, но не потому, что хотел этого, а потому, что просто не мог заставить себя остановиться:
– Еще тогда было понятно, что у моих чувств не было… будущего. Хотя я был ученым, но из низов, а она вот-вот должна была обручиться с каким-то аврелианцем, не помню его имени… Но я любил ее. О драконы, я так любил ее. Хотя и знал, что она никогда бы не ответила мне взаимностью, да и не смогла бы остаться со мной. Я никогда никого так не любил, как ее.