Но мы с Аэлой могли приспособиться к чему угодно.
И потому, когда поединок начался, я позволила Пауэру перейти в наступление, и мы с Аэлой принялись играть в классики, прыгая между струями пепла, испускаемыми Итером. Мы старались держаться ближе к нему, заставляя его стрелять без остановки. Время шло, а мы с Аэлой уворачивались, петляли и снова уворачивались.
Но даже если вы летаете лучше всех, настанет момент, когда вы устанете и начнете ошибаться. Десять минут спустя мы развернулись недостаточно стремительно, и я тут же ощутила обжигающую боль в левой икре. Я зашипела от боли, это был настоящий горячий удар, такие были запрещены даже на тренировках. Сверкающие доспехи потемнели от жара, и звон колокола оповестил трибуны о первом штрафном ударе. Аэла почувствовала мою боль, хотя она была невосприимчива к жару. Она рванулась в сторону и замерла, ожидая, когда я открою клапан с охлаждающей жидкостью, вмонтированный в штанину огнеупорного костюма, чтобы облегчить боль. Прохладная жидкость потекла по ноге, охлаждая ожог, но лишь немного смягчая сильную боль. Я знала, что обезболивающий эффект продлится еще полчаса, а этого мне было вполне достаточно.
Каждое мгновение, что я держалась в стороне от Итера, давало ему возможность восстановить силы – а мне было необходимо, чтобы он продолжал стрелять, чтобы истощить его запасы пепла, – и поэтому я, не останавливаясь, направила Аэлу на второй круг. Начался второй раунд. Минуты таяли, мы уклонялись от выстрелов, скакали в разные стороны, а тучи пепла проносились со всех сторон, но я сосредоточилась лишь на том, чтобы уклоняться от них.
Пока не получила второй штрафной удар. Я не успела уклониться от Итера, резко спикировавшего на меня, и горячий пепел опалил мои руки. Во время тайм-аута я негнущимися пальцами в перчатках с трудом открыла клапаны с охлаждающей жидкостью у себя на локтях, затем обмотала поводья вокруг запястий, стараясь не сжимать пальцы. Пытаясь удержать поводья, я ощутила, как возбуждение и боль делают меня слабее, и прижалась к Аэле. Это прикосновение наполнило меня странным спокойствием. У нас с Аэлой остался последний шанс: три штрафных выстрела считались смертельным ударом.
Начался третий раунд.
– Все кончено, Энни, – крикнул мне Пауэр.
Он улыбнулся, натягивая шлем, его эмоции, свободно передающиеся Итеру, переполняли их обоих эйфорией. Я снова приблизилась к нему. Он возобновил стрельбу. Мы с Аэлой вновь повторили свою тактику, уворачиваясь и ускользая от него, и в этот момент я заметила, то, чего уже не видел Пауэр, находившийся во власти всплеска эмоций. Пепел, изрыгаемый Итером, начал шипеть.