Основная группа двигалась медленно, четверых пришлось нести на самодельных носилках. Свой морпех, раненый в живот, умер дорогой. Прошли уже половину пути, когда сзади стали постреливать из автоматов короткими очередями, но выстрелы были далеко, видимо, к разрушенному лагерю прибыли новые бойцы, но организовать погоню и сунуться в джунгли эти парни не рискнули.
Мирзаян объявил привал на четверть часа, когда до береговой линии оставалось всего около километра, можно было не останавливаться, но у двух раненых открылось кровотечение, их надо было перевязать, иначе не дотянут. Тут восстановили связь с кораблем, радист передал: задание выполнено, понесли потери, возвращаемся, с собой пятеро наших дипломатов и шестеро американцев из Красного креста. Корабль долго не отвечал, потом запросил точные координаты.
А через двадцать минут начался настоящий ад, по морпехам били из орудий, из минометов. Потом все стихло, бамбуковые заросли, посеченные осколками снарядов, еще горели, но дым стал расходиться потихоньку, — на перепаханной земле чертова куча трупов и раненых.
— Я был ранен в бедро, — сказал Ищенко. — Получил тяжелую контузию. Некоторое время, когда валялся в корабельном госпитале, не мог вспомнить, как зовут родную мать. Я не знаю, кто там выжил, а кого убили. Я не знаю, кто спас меня и наложил на ляжку жгут. Помню, что с корабля прибыла спасательная команда, — и все, на этом как отрезало.
— После госпиталя тебя допрашивали в Североморске, в контрразведке?
— Конечно, но что толку? В медицинской карте записано: ретроградная амнезия. В переводе на русский язык — я ни хрена не помню. Что случилось до того, что после того… Контузия, ушиб мозга, его отек. Я не знаю, как дуба не врезал. Боли в голове были такие, что, казалось, мозги из ушей вылезут. Еще месяц с лишним я кантовался в военном госпитале в Северодвинске. Вышел оттуда похудевший на двенадцать кило, на костыле и тросточке. Потом получил инвалидность второй группы и комиссовался на хрен.
Ищенко вытащил пачку папирос, но не мог справиться со спичками, руки дрожали. Кольцов крутанул колесико зажигалки, дал прикурить.
* * *
Дождик давно закончился, между облаков показалось солнце. Ищенко двигался неуверенно, прихрамывал, он спустился с крыльца, присел на лавочку, стоявшую на углу столовой, продолжая курить, раздвинул ноги и плюнул на землю.
Да, да… Его допрашивали в контрразведке раз десять. Вопросы в основном о тех иностранцах. Их имена? О чем говорили? Как выглядели? Какие наколки были на руках? Кем была эта женщина? Они общались между собой? По этим вопросам было ясно, что никто из американцев во время обстрела не выжил. А что Ищенко мог ответить особистам, что он знал? По-английски — слов двадцать. Кроме того, судя по записям в медицинской карте, он ни хрена не помнит, — если бы не эта запись, от него контрразведчики не отмотались бы, — замордовали допросами. А так на все был один ответ: не помню.