Должно быть, это обидело хозяев, потому что газовый вентиль они закрутили на полчаса раньше, чем обычно, и трапезу поляку пришлось заканчивать на подоконнике при свете уличного фонаря, потому что керосиновая лампа уже уехала с вещами. Однако это уже не могло испортить Фаберовскому праздничного настроения. Он собрал немного чешуек от карпа, усмехаясь, положил их в бумажник — тетка Лёнчиньска уверяла его в детстве, что после Нового года они обратятся в монетки, — и отправился на рождественскую мессу в кафедральную католическую церковь в Кенсингтоне, где должен был служить сам кардинал Маннинг.
Когда после мессы он вышел вместе со всеми на пустынную улицу, кто-то взял его за плечо.
— Пан Фаберовский?
Поляк обернулся и увидел перед собой толстого человека в котелке и с пенсне на носу.
— Не уделит ли пан Фаберовский мне минуточку своего драгоценного времени? — спросил человек и пригласил поляка в кэб, где уже сидело двое.
Фаберовскому не хотелось общаться с соплеменниками, но они были, скорее всего, от Брицке, поэтому он забрался в кэб и приготовился, что ему скажет толстяк, усевшийся от него по левую руку.
— Нам стало известно, пан Фаберовский, что вы поселяетесь на Эбби-роуд. Это так?
— Так.
— Ваш отец остался должен нам кучу денег, пан Фаберовский.
— Так вы, значит, не от Брицке?
— От кого? — удивленно переспросил толстяк.
— Я понял. Не от него. Если вы, панове, полагаете, что, поселившись в доме, где когда-то проживал мой папаша, я беру обязательства по его долгам — то поцелуйте меня в дупу. — Фаберовский распахнул дверцу кэба и выскочил наружу. — Папаша выгнал меня взашей, когда я приехал сюда к нему в Англию, и не дал мне ни гроша. Я вам тоже ни гроша не дам.
— Вы пожалеете об этом, пан Фаберовский, — прорычал толстяк, но поляк бесцеремонно закрыл дверь и велел кэбману трогать.
Сами по себе угрозы пугали Фаберовского мало — он привык к различным угрозам за время службы в агентстве Поллаки. Но то, что кто-то пронюхал о его переезде, означало, что за ним постоянно следили. И сейчас, когда он намеревается изобразить из себя германского шпиона и готовить фиктивный заговор с бросанием бомб, иметь за собой постоянную слежку было более чем опасно.
Эта мысль мучила его всю ночь, и он просидел при свече, привезенной из храма, глядя на закрытые ставни ресторана «Провитали». Слежка со стороны алчных соотечественников не просто осложняла его жизнь, ему надо будет доложить о ней Брицке, а тот может пожелать расторгнуть в таком случае договор.
В восемь утра на улице пошел сильный дождь, Фаберовский загасил свечу и завалился спать, рассудив, что дом все равно уже куплен, и об этих неприятностях он будет лучше думать уже в собственном кабинете. Проснулся он поздно, когда колокола церквей уже давно смолкли и англичане разбрелись по домам к рождественской трапезе. Горничная, которую вызвали из-за стола, недовольно принесла ему шмат копченой ветчины и яичницу с картошкой, а также номер «Таймс».