Фаберовскому, никогда прежде не обращавшему внимания на эти признаки великих сезонных переселений, вдруг тоже захотелось поменять что-то в своей жизни. Все вокруг стало раздражать его: и шикарная публика, заполнявшая вечерами окрестные рестораны и театры, и хозяйка, неизменно выключающая на ночь газ во всем доме и заставляющая тем самым читать при керосиновой лампе, и сосед, отставной майор Поуэлл, оравший по ночам у себя в спальне внизу на первом этаже. Три дня Фаберовский не находил себе места, и чтобы унять нервное возбуждение, он с утра отправлялся в путь и шел пешком до самого Сент-Джонс-Вуд, где прохаживался по Эбби-роуд мимо дома Когенов, стараясь представить, каков он внутри. На третий день вечером он вернулся домой на Арунделл-стрит в твердой решимости поселиться в облюбованном доме, сел на колченогий хозяйский табурет, написал распоряжение своему солиситору и приложил к нему чек на расходы.
Оставшиеся до рождества дни Фаберовский провел в бесконечных хлопотах. Для начала он нанял у зеленщика Перкинса фургон и договорился, что тот перевезет его вещи в Сент-Джонс-Вуд, а хозяйке из вредности заявил, что не знает, будет ли он жить у нее после рождества, и что ответ он ей даст вместе с деньгами за прошедшую неделю в сочельник вечером. В понедельник двадцатого к нему заехал Адольфус Коген и сообщил, что накануне вывезли всю мебель, и он может завозить свою. В тот же день Фаберовский выкупил из ломбарда старое кожаное кресло с подлокотниками, письменный стол красного дерева, стоивший ему когда-то десять фунтов, каминные часы со стеклянным колпаком и барометр, дорогой сафьяновый бювар, подаренный Ольгой Новиковой в память совместной работы в «Пэлл Мэлл Газетт», а также весь зимний гардероб, заложенный еще ранней весной. Затем он отправился в магазин Эрцманна на Тотнем-корт-роуд и приобрел за пять гиней спальный гарнитур с матрасами, умывальником и бельем, которые вместе с вещами из ломбарда были отправлены в новый дом.
Несколько дней ушло на сборы. Когда хозяйка поняла, что он намерен съехать, она велела всем домашним следить, чтобы постоялец не уехал, не заплатив. К утру сочельника гостиная была заставлена стопками перевязанных книг и заколоченными ящиками, у стенки лежали на боку пустые книжные полки, рядом с камином на крытом кожей офицерском сундуке стояла сидячая ванна, забитая до самого верха всяким мелким скарбом. В полдень он расплатился с хозяйкой, явился мистер Перкинс с двумя приказчиками и погрузил все в фургон, а Фаберовский съездил на Хаундсдич в польский магазинчик Северина Сосиковского, где радушный хозяин предлагал истосковавшимся по отчизне польским душам портреты Понятовского и Мицкевича, огромные карты Польши до разбора в границах 1794 года, польские календари и «Потоп» Сенкевича. Только здесь можно было купить к рождеству перники и маковцы, живых карпов и готовые польские блюда в горшочках. В результате поездки Фаберовский на торжественную трапезу имел чудесного карпа под серым соусом с капустой и горохом, и рулет с маком на сладкое, хотя ему пришлось одолжить у хозяйки пару тарелок и столовых приборов. Муж хозяйки, которого он встретил на лестнице с гусем подмышкой, пригласил его на следующий день на обед, похваставшись, что председатель их «гусиного клуба» в этом году закупил отменных гусей, и Фаберовский с большим удовольствием отказался от приглашения, сказав, что как раз завтра переезжает в собственный дом.