— Идем, сестренка, от нас нет никакой помощи. Не будем мешать им, — опустились на мои плечи теплые ладони нефрита, увлекая прочь от спальни и моего солнечного Бера, ради которого я пыталась найти в себе свое маленькое солнце, которое давало бы ему тепло и свет в эти тяжелые темные дни, пока его солнце не поправится и не загорится с новой силой, — Придем чуть позже, когда все будет готово и нам разрешат войти.
Я не могла заставить себя сидеть вместе с Берами в большом зале, и пошла в спальню к малышам, пытаясь собраться с мыслями и побыть немного в тишине, даже если слышала голоса мужчин.
Осторожно шагая между рядами с кроватками, я качала карапузов, которые начинали сопеть и собирались просыпаться. Я напевала им песни из своего детства про милых зверушек, которые были друзьями и помогали друг другу. Про жаркое лето и душистый мед…я наполняла свое сердце покоем и огромной любовью, чтобы Янтарь не просто чувствовал это, но и впитывал в себя, заполняя свою боль и темноту за закрытыми веками.
Я надеялась, что он скоро уснет спокойно и легко, видя сны, в которых все было теплым, мирным и солнечным, каким был он сам, а когда проснется, то улыбнется мне своей неповторимой улыбкой, наполняя меня свои светом и теплом.
— Надеюсь, на этом кошмар закончился, — выдохнул тяжело Сумрак, что было слышно даже мне в спальне у деток.
— Вообще-то было бы неплохо держать этих парней рядом…
— Карат, жук ты хитрожопый, не начинай этот бред снова! — не знаю, когда успел спуститься отец, но его голос невозможно было спутать ни с кем, как и манеру выражаться.
— Это не бред, друг мой. Они сильны, быстры, их невозможно отследить…
— А еще они сами себе на уме!
— Это не самый большой из пороков, — усмехнулся Карат, явно намекая на самого себя и род Кадьяков, — Подождем, когда Лютый придет в себя и немного оправится, чтобы понять смог ли он что-нибудь узнать о них.
— Ну-ка стоять! — вдруг рявкнул отец так, что я тревожно покосилась на кроватки, думая о том, что малыши проснутся от его рычания, когда казалось, что содрогнулись даже стены в доме, но, кажется, малыши привыкли к децибелам баса гораздо лучше меня, продолжая сладко посапывать, как ни в чем не бывало.
А вот голос Карата был словно райская песня — мурлыкающий, низкий, словно заигрывающий, когда мужчина рассмеялся лукаво и немного язвительно:
— Прости, друг мой, не хочу разбивать твое сердце, но встать на тебя у меня ничего не сможет!
Последующий грохот и рычание не сулили ничего хорошего, потому что явно отец не оценил юмора Кадьяка.
Не удивлюсь если он запульнул в него креслом….или бросил его самого куда-нибудь с ускорением. По крайней мере, хотя бы попытался это сделать.