– Еда на кухне, – говорит она. – Придется обойтись тем, что есть.
Никто не двигается. Мне кажется, они не поверили. Джулия не то чтобы славится чувством юмора, и мы все многое пережили, но я вижу, как они начинают нервно улыбаться. Одна из младших девочек в углу хихикает, прежде чем ее одергивают подруги.
– Ну? – резко говорит Джулия. – Я вам кто, официантка?
Поднимается суматоха, и от каждой компании отделяется девочка, которая направляется в кухню, чтобы, как обычно, получить еду на всех. Вот только на сей раз получать еду не у кого, и меня никто не ждет.
Я вытаскиваю из-за ремня пистолет и отдаю его Джулии, а сама поднимаюсь по лестнице и возвращаюсь в комнату. Растягиваюсь на своей койке. И стараюсь не думать о теле Уэлч, когда закрываю глаз.
Обед подошел к концу, приближается вечер. Кажется, что с момента нашей с Риз вылазки в лес прошли годы. Но на самом деле прошел всего один день. Один день, а все уже разваливается.
Была бы здесь Байетт, размышляю я, она бы придумала, как все исправить. Она знала бы, что нужно предпринять. Но Байетт далеко. И со смертью Уэлч ответы от меня ускользают.
Стоит глухая ночь, но скоро начнет светать. Я думала, может, Риз вернется, когда решит, что я заснула, но нет. В коридорах тихо, только иногда слышится вскрик, всхлип, плач – звуки ночных кошмаров, к которым мы давно привыкли.
А потом ветер доносит слабый, едва уловимый хриплый стон. Он идет урывками – глубокий звук, который я чувствую всем телом. Я никогда не слышала ничего подобного. Ни машина, ни человек на такое не способны. Это звук леса.
Я встаю, подхожу к окну. Территория освещена голубоватым лунным сиянием, но из моего окна видны только двор и северное крыло. Похоже, звук слышала я одна. В школе стоит тишина. Наверное, зверь в лесу. А может, и вовсе показалось.
Но мне не показалось. Минуту спустя звук раздается снова – на этот раз четче, протяжнее, с гулким эхом.
Сейчас-то его точно должны были услышать, так что я выхожу в коридор. Мне требуется несколько секунд, чтобы привыкнуть к темноте, и сначала кажется, что я одна. Но тут я вижу Риз в конце коридора – ее волосы рисуют на стенах странные тени.
– Ох, – только и произношу я. Я не видела ее с тех пор, как мы перестали общаться. Судя по всему, у нее все в порядке. Я не удивлена.
Риз не отвечает. Она стоит, склонив голову набок, и, когда я открываю рот, чтобы сказать что-то еще, поднимает руку. Она сняла повязку, но, судя по бледности ее кожи, ей все еще больно.
И тут он раздается в третий раз. На этот раз звук такой громкий, что слышно, как он переходит в низкое ворчание, прежде чем затихнуть. Какое бы животное его ни издавало, оно где-то рядом.