– Гетти…
Я не уверена, что ее вообще возможно остановить. У Тейлор дрожат веки. Она дергается, издавая хлюпающие звуки, одной рукой хватаясь за воздух, а другую прижимая к ребрам. Тейлор становится Уэлч, а Уэлч становится мистером Харкером, и всё повторяется снова и снова.
За спиной у меня раздается голос:
– Гетти, Гетти.
Я не могу пошевелиться. Не могу дышать. Еще немного, и кровь доползет до моих ботинок. Может, если я буду стоять здесь долго, она просочится через швы и носки и коснется кожи. Оставит пятно, которое мне уже никогда не отмыть.
– Открой дверь, – говорит Риз.
Риз.
Ботинки хлюпают, когда я поднимаю ногу и переступаю через Тейлор. Риз снова произносит мое имя, твердо и спокойно, заглушая бульканье и клекот крови, толчками выходящей изо рта Тейлор.
Отодвинуть оставшиеся засовы мне удается не сразу, и у меня болит плечо, но я поднимаю щеколду и распахиваю дверь.
Койка не застелена, на матрасе виднеются подтеки крови. На табуретке лежат рация и коротковолновый радиоприемник, а рядом с ними поблескивает на солнце нож. Его лезвие запачкано кровью, и я с трудом заставляю себя посмотреть на Риз, потому что кто знает, что они могли с ней сделать. Но вот она, стоит рядом с дверью – с сияющими лунным светом волосами, вывихнутым плечом и свежим синяком на щеке.
– Ну, ну, – говорит она и касается серебряной рукой моей щеки, прижимая большой палец к уголку рта. – Все хорошо.
– Я не хотела… – начинаю я и больше не могу выдавить из себя ни слова.
– Тебе пришлось, – говорит она. Предполагается, что от этих слов мне должно полегчать, но к горлу подкатывает тошнота. – А теперь нам надо уходить.
– И что ты предлагаешь?
Нам некуда идти.
– Не все сразу, хорошо? Сперва нужно спуститься вниз, а уж потом решим, что делать дальше.
– Ладно, – говорю я. А затем, потому что она продолжает выжидающе смотреть на меня, пробую еще раз, увереннее: – Ладно.
Когда мы выходим из комнаты, она разрешает мне зажмуриться, чтобы не видеть тело Тейлор, и доводит до лестницы.
– Что они с тобой сделали? – спрашиваю я. Перед глазами у меня до сих пор стоит нож.
– Ничего, – говорит она почти спокойно, но ее голос дрожит. На меня накатывает дурнота.
– Что они сделали после того, как ничего не сделали?
Риз не отвечает. Но, когда я открываю глаз, я вижу, что через дыры в ее ботинках сочится кровь. И каждый шаг она делает осторожно, как будто бережет одну ногу и старается этого не показывать. Как будто они что-то делали с ее ступнями.
Я стараюсь об этом не думать. Если я позволю себе задуматься, меня разорвет.
У лестницы мы останавливаемся, прислушиваясь к шуму внизу. Девочки в вестибюле закончили ругаться и баррикадируют двери. Директриса попыталась положить всему конец, но они не позволят ей этого сделать. И, хотя вслух мы этого не говорим, я знаю, о чем мы обе думаем. Где она сейчас? Может, девочки ее нашли? Или она поймает нас и снова запрет Риз? Я ее не интересую, но Риз знает остров так, словно она сама – Ракстер в человеческом обличии. Директриса не отпустит ее без боя.