Я снова погружаю руку ему в грудь глубже и глубже, пока не натыкаюсь на кость. Но тут на него падает свет, и я понимаю, что это не кость – это ветви, веретенообразные ребра, изогнутые и вспученные. Я цепляюсь за них пальцами, упираюсь коленом ему в подбородок и тяну.
Раздается треск. Под ребрами я вижу то, что искала: живое сердце, блестящее от крови, сердце из земли и сосновых иголок, а внутри него – что-то еще, что-то большее, что-то живое. Не раздумывая, я хватаю его обеими руками, и оно с влажным треском выходит из грудной клетки.
Глаза мистера Харкера закрываются. Его тело обмякает. Я выпускаю сердце из трясущихся рук и падаю на бок, чтобы не захлебнуться рвотой.
Затем сажусь, ощущая, как по подбородку стекает слюна. Я жду чувства вины, жду сосущей пустоты в желудке. В конце концов, мне оно знакомо. После лодочной смены, после Байетт я начинаю думать, что создана для него.
Но мистер Харкер мертв, а я жива, и вина никак не приходит. Я сделала то, что должна была. Я спасла нас.
Я неуверенно поднимаюсь на ноги; непослушными руками подбираю нож и прячу его за пояс. У нас получилось. Если это худшее, что мог натравить на нас лес, возможно, у нас есть шанс.
Я оборачиваюсь к Риз; ее правая рука висит под углом, при виде которого меня начинает мутить.
– Как ты? – спрашиваю я. – Надо что-то сделать с твоей рукой.
Она смотрит мимо меня на останки отца.
– Ты убила его, – говорит она. Ее глаза пусты, бледное лицо искажено. – Ты его убила.
У нее шок. Только и всего. Она придет в чувство и поймет, что другого пути не было.
– Я спасала нас, – говорю я как можно мягче. – Мне очень жаль, но…
– Он умер. – Голос безжизненный, принадлежащий кому угодно, но не Риз.
– Иначе он убил бы нас. – Она не отвечает, и тогда я подхожу ближе и отвожу косу от ее поврежденного плеча. Кажется, это просто вывих, но когда она пытается отстраниться, то белеет, как полотно, и шипит от боли. – Давай посмотрим на твое плечо, – продолжаю я мягко.
– Со мной все нормально, – говорит она, приваливаясь ко мне. Я вижу, как она закрывает глаза, чувствую ее дрожь. – Он вернулся, – шепчет она. – Я думала, что потеряла его, а он вернулся.
– Это был не он.
– Он меня узнал. – Риз открывает глаза, и, когда смотрит на меня, в них читается обвинение. – Ты отняла его у меня.
– Он бы нас убил, – говорю я. Во мне нарастает раздражение. Я должна была нас спасти. Почему она не хочет понять?
– Пусть лучше я, чем он, – вскидывается она. – Лучше мы, чем мой папа.
Такой я ее не знаю. Как бы сильно она ни злилась, она всегда была сдержана, всегда сохраняла цельность. Но девушка, которая стоит сейчас передо мной, разбита, изорвана, истерзана.