А х м е д о в. Отравился, что ли?!
Инспектор кивает.
А х м е д о в. Ну не дурак? Сын ведь его жив, внук… Повести его хотел к себе… Чтобы встретились…
Наезд на полуприкрытые веками глаза востоковеда. Словно в тумане видны расплывчатые силуэты Ахмедова и инспектора. Эхом звучат последние реплики Ахмедова:
— Отравился, что ли?
— Ну не дурак? Сын ведь его жив, внук… Повести его хотел к себе… Чтобы встретились…
Внутренний голос востоковеда: «Сын? Мурад?!. Значит, он не сгорел тогда, в двадцать четвертом?!.»
Ревущим грохотом обрушивается тишина. Свет меркнет.
В номере растерянный Ахмедов и инспектор. Инспектор отпускает руку востоковеда. Она безжизненно повисает, почти касаясь пола.
И н с п е к т о р. Все, Таган-ака. Кончился товарищ.
А х м е д о в. Никакой он не товарищ. Басмачом был. А потом за границу ушел. Думали, умер он там, а гляди: жив был, оказывается… Пойду, врача вызову.
Поздняя ночь. Бону и Саат стоят перед домом на окраине города. Видны уходящие вдаль столбы с натянутыми на них проводами. Провода гудят, негромко, протяжно.
Б о н у. Не верится. Завтра улетаю, а такое ощущение, как будто остаюсь.
С а а т. Уже не завтра.
Б о н у. А когда?
С а а т. Сегодня.
Б о н у. А… Ну да… Ты меня любишь?
С а а т. Люблю.
Б о н у. Правда?
С а а т. А ты?
Б о н у. Правда.
Смеются. Монотонно гудят провода. Бону прижимается щекой к шероховатой поверхности столба. Звук усиливается.
Б о н у. Странно как… Тихо, а провода поют, гудят… Отчего это?
С а а т. Законы физики.
Б о н у. Подойди сюда.
С а а т. Ну.
Б о н у. Ближе. Прижмись ухом. Глаза закрой… Слышишь? Думаешь, провода только в пространстве тянутся? И во времени тоже! Из прошлого — к нам, от нас — в будущее. В них — отголоски давно отгремевших гроз, чья-то боль, чьи-то надежды…
С а а т. Светает.
Б о н у. Правда.
Над древней Хивой занимается утро нового дня.