— Думаешь, не выдержу? — Доктор в упор посмотрел на племянника. Тот, не сводя взгляда, пожал плечами.
— Скажи честно, — в голосе Метревели звучали горькие нотки. — За кого ты боишься, за меня или за него?
— Конечно, за вас.
— Н-да… — Сандро Зурабович покачал головой, неумело поднес к губам сигарету. — А ведь если бы не он…
— Хватит, дядя!
Гоги шагнул к окну и тоже закурил, втягивая дым нервными, злыми затяжками.
— Кто он мне? Никто! Чужой человек. Спас мою дочь? Да, спас! Но это случайность. Стечение обстоятельств. Импульс. Любой на его месте…
— Их было двое, Гоги, — напомнил Сандро Зурабович. — И второй не успел даже пальцем шевельнуть.
— Ну и что? Просто у вашего Рудакова реакция оказалась лучше.
— «У моего Рудакова», — задумчиво повторил доктор.
Гоги внимательно посмотрел на него и продолжал уже совсем другим тоном:
— Я все понимаю, дядя Сандро. Что надо сделать, скажите, — все сделаю. Лекарства, условия, деньги — ни за чем не постою. Выздоровеет, «Жигули» свои ему подарю.
— С подбитым глазом?
— Кто с подбитым? — опешил племянник.
— Не кто, а что — «Жигули» твои.
— Шутите. — Гоги в сердцах швырнул в окно недокуренную сигарету. — Поймите наконец, вы близкий мне человек. Вам восемьдесят лет.
— Восемьдесят один, — поправил Метревели.
— Тем более. «Перун» — экспериментальная модель. Я ведь вам говорил, объяснял.
— Что верно, то верно, — доктор вздохнул. — Говорил, предупреждал. Стращал даже. А все зря.
— Почему?
— Ты все равно не поймешь.
— Постараюсь понять.
— Ну что ж, постарайся. По-твоему, родня — значит свои. Не родня — чужие.
— Конечно.
— Не перебивай. Вовсе не конечно. Глупо делить людей на своих и чужих, и уж совсем никуда не годится делить по родственным признакам.
— Не пойму, за что вы ратуете, дядя.
— Серьезно?
— Конечно, серьезно.
— Ну что ж, — Метревели пожевал губами. — Это требовалось доказать. Ладно, давай на конкретном примере попробуем. Ты идешь по незнакомому городу и видишь человека, который лежит…
— …на незнакомой скамейке.
Метревели смерил племянника взглядом, но сдержался.
— Пусть будет на скамейке. Как ты поступишь?
— Пройду мимо. — Гоги недоуменно пожал плечами. — А вы?
— А я, дорогой, остановлюсь и постараюсь узнать, почему он лежит.
— И он пошлет вас семиэтажным, потому что пьян и не желает, чтобы его тревожили. Что тогда?
— Тогда я буду знать, что по крайней мере в моей помощи он не нуждается.
— И что это изменит?
— А почему, собственно, это должно что-то менять? Просто я исполнил свой долг человека и врача. Ведь это мог быть больной или человек, попавший в беду.
— Всем не поможете, дядя.