— Ты… — Ева смешалась. — Вы…
— Да. — Он старался не смотреть на нее. — Такая вот история. Я не раз пытался сказать тебе все, но так и не смог. Я ведь продолжал оставаться для тебя мальчишкой, хотя мне уже исполнилось шестнадцать и я окончил девятый. И потом… ты ведь любила Адама.
Он помолчал, и грустная улыбка смягчила черты его лица. Ева смотрела на него с жалостью.
— Я пошел в военкомат. Сказал, что мне восемнадцать лет и что я хочу записаться добровольцем. Парень я был рослый, хотя и худой — все мы тогда были худые, — но мне все равно не поверили. Велели принести документы. Я соврал, что метрика потерялась во время бомбежки. Тогда меня направили на медкомиссию.
Наверное, я и в самом деле выглядел старше своих лет. А может быть, врачи просто сжалились надо мною: я их чуть ли не со слезами на глазах умолял. В общем, взяли меня в армию.
До последнего я об этом никому не говорил. Даже одноклассникам. А накануне отправки отыскал тебя в саду и попросил:
«Кинь в меня яблоко».
Ты рассмеялась, сорвала красное хазараспское, даже руку подняла, чтобы кинуть, и вдруг почувствовала: что-то неладно. Я по глазам увидел. «Зачем?» — спросила. «Просто так. Уезжаю завтра». — «Как уезжаешь? Куда?» — «На фронт». Ты побледнела и выронила яблоко. До сих пор вижу, как оно катится: по дорожке, наискосок, к арычку. Задержалось на мгновение и в воду. И медленно так по течению поплыло.
Ты меня больше ни о чем не спросила. Подошла, положила руки на плечи и поцеловала. И глаза у тебя были мокрые от слез… А я…
Он взглянул на нее и растерянно замолчал: Ева плакала.
Где-то неподалеку послышался, приближаясь, слитный топот многих десятков ног. Четкий, размеренный, он напомнил ему что-то мучительно знакомое, и прежде, чем сверкнула догадка, звонкий молодой голос взмыл в голубое небо.
На марше равняются взводы.
Гудит под ногами земля…
Вступил еще один голос, и песня зазвучала мужественнее, громче:
…За нами родные заводы
И алые звезды Кремля!
Секунда, другая, и десятки крепких мужских голосов грянули припев:
Мы не дрогнем в бою
За столицу свою,
Нам родная Москва дорога!
Нерушимой стеной
Обороны стальной
Разгромим, уничтожим врага!
Сомнений не оставалось: шли с песней солдаты. Отряд показался из-за поворота дороги, и, четко чеканя шаг, прошел мимо, в открытые ворота сада.
— Рота-а-а, стой! — скомандовал командир. — Сбор через десять минут. На перекур разойдись!
Ева вытерла слезы: прерывисто вздохнула и поднялась со скамейки.
— Мне надо идти. — Глаза у нее припухли и покраснели. — Прощайте.
Он бережно провел ладонью по ее волосам, и было в этой ласке что-то отеческое. Ева уткнулась лицом ему в грудь, и плечи ее задрожали от беззвучных рыданий.