Искания (Кирсанов) - страница 17

На первую страницу
опять она
полная.
А «паркер»,
     каким пишу –
чернил внутри
      с наперсток.
Пишу –
   дописать спешу,
чернил не хватает
         просто!
Перу б иссякнуть
       пора
от стольких
     строк отчаяния,
а всё
  бегут
     с пера
чернила
   нескончаемые.
6
Я курю,
   в доме
      дым,
не видно
   мебели.
Я уже
   по колено
      в пепле.
Дом
  стал седым.
Потолок
   седым затянулся.
А папироса –
     как была,
затянулся –
     опять цела.
Свет погашу –
      не гаснет!
Сломал часы –
      стучат!
Кричу: –
   Кончайтесь насмерть!
Уйди,
    табачный чад!
Закрыл глаза –
       мерцает
сквозь веки
    в жизнь
        дыра!
Весь год сорвал! –
       Конца нет
листкам календаря.
7
Так к мальчику
      рубль пригрелся –
вот же он!
     Не кончается!
Покупок гора
      качается:
трубы,
    гармошки,
         рельсы.
Вещей уже
     больше нету,
охоты нет
    к вещам.
А надо –
    монету
в кармане
      таща,
думать о ней,
     жить для нее:
это ж рубль,
     это ж мое!
8
По сказке –
    мальчик юркнул
в соседний дом
и скинул куртку
с карманом
     и рублем.
Руки сжал,
домой побежал,
остановился,
      пятится:
к мальчику –
      рубль,
серебрян и кругл,
катится,
   катится,
        катится…

Поэма о роботе

(1934)
Здравствуй, Робот, –
никельный хобот,
трубчатым горлом струящийся провод,
радиообод,
музыки ропот –
светлым ванадием блещущий Робот!
Уже на пижонов
   не смотрят скромницы,
строгие жены
   бегут – познакомиться.
У скромных монахинь
   в глазах голубых
встает
   многогранник его головы,
никто не мечтает
   о губ куманике,
всех сводит с ума
   металлический куб,
кольчуг – алюминий
   и хромистый никель
и каучук
   нелукавящих губ.
Уже Вертинский
   томится пластинкой,
в мембране
   голосом обомлев,
и в «His Maisters Voice»[3]
   под иголкой затинькал
Морис Шевалье
   и Раккель Меллер[4]:
– В антенном
   мембранном
       перегуде,
            гуде,
катодом и анодом
        замерцав,
железные
    поют
      и плачут люди,
хватаясь за сердца…
   Электроды
      в лад
   поют о чудах
      Робота,
   свет наплечных
      лат,
   иголка,
      пой:
   «Блеск
      магнитных рук,
   игра
      вольфрама с ко́бальтом,
   фотофоно[5],
      друг,
   о Робот
      мой!»
И дочки пасторов
   за рукодельем,
когда в деревне
   гасятся огни,
мечтать о женихах
   не захотели –
загадывают Робота
   они:
   рукою
      ждущей
   на блюдце
      тронуты
   в кофейной
      гуще
   стальные
      контуры…
Все журналы рисуют
   углы и воронки
золотым меццо-тинто
   в большой разворот:
эбонитный трохей
   и стеклянные бронхи,
апланаты-глаза
   и желающий рот.
   Шум растет
      топотом,
   слышен плач
      в ропоте
   (пропади
      пропадом!).
   Все идут
Следующая страница