Глава 10
Во время телефонного разговора с мамой у меня началась истерика: внутри все кипело от паники. Когда мама призналась, что дом в Герневилле окружили фотографы, ей едва удавалось вставить слово.
— Прости, мам. Мне так жаль.
— Кроха, послушай, — сказала она. – Это должно было когда-нибудь слу…
— Но я все ему рассказала. О тебе, — я задыхалась, — о папе. Что скажет папа? Он подаст на нас в суд?
Мама рассмеялась.
— Не глупи.
«Не глупи».
Мама так уверенно говорила. Сохраняла спокойствие.
А бабушка за моей спиной расхаживала по номеру, пытаясь поменять наши билеты на обратную дорогу. Разобравшись с этим, она позвонила старому маминому агенту, договорилась о встрече в Хитроу, откуда нас проводят без лишних проблем до дома.
Я прижимала телефон к уху, слушала, но не слышала маминых слов. Тихие утешающие звуки, говорившие, что она любила меня, что все будет хорошо.
Но все было плохо. Я знала, что совершила ужасную ошибку.
И голосок на задворках сознания шептал:
«Теперь он вспомнит, что у него есть дочь».
* * *
В аэропорту нас встретил какой-то мужчина. Он открыл дверцу нашей машины, когда она подъехала к тротуару. Я не успела заметить лицо мужчины — дверца закрылась — он прикрывал бабушку, проталкиваясь через толпу фотографов к охране аэропорта. А потом вернулся и протянул руку мне.
Он улыбнулся.
— Привет, Тейт. Я Марко.
Ему было под тридцать: точеные черты, черные волосы, пронзительные голубые глаза, но при этом он излучал спокойствие, а не панику, словно тысячу раз занимался подобным. Я взяла его за руку, ладонь была теплой. Его кожа была мягкой. Но я ощущала силу сухожилий и кости под ней, когда Марко потянул меня наружу.
К моему удивлению, мужчина не передал меня команде охранников. Он повел меня под слепящими вспышками, скрывая под своим пальто. Администрация аэропорта не хотела всего этого безумия, так что нас пустили через личный коридор в защищённую комнату, где мы дождемся своего рейса.
Бабушка вышла, сказав, что позвонит маме и поищет воды. Мне казалось, что ей нужно было хоть пару минут побыть вдали от меня и моих ужасных решений. Мои глаза опухли настолько, что я едва видела сквозь нависшие веки. Нос болел от того, что я постоянно терла его салфетками. Губы потрескались, и я не расчесала волосы.
Я посмотрела на ухоженного спокойного незнакомца, и его лицо было таким же, как и когда сто фотографов мешали пройти: губы чуть изгибались, взгляд был уверенным.
— Ты в порядке? – спросил он.
— Шутите? – я с дрожью провела ладонью по волосам. – Все отлично. А вы?
Он рассмеялся, но мне было совсем не смешно. Слезы душили.