Беда (Мординов) - страница 79

— Н-ну, н-ну! — откуда-то из глубины донесся до него гулкий голос Попова.

— Ты что, оглох? — наскочила на него Даша.

— Коля, возьми себя в руки! — послышался спокойный голос Ивана Васильевича.

Тогойкин громко вздохнул и только теперь заметил, что Коловоротов поддерживает обеими ладонями голову Попова и ждет, когда он, Тогойкин, начнет действовать.

Собрав все свое мужество, Тогойкин просунул оба больших пальца под содранную с головы и съехавшую на лоб кожу. Остальными пальцами он расправлял ее, натягивая кверху. Попов, крепко схватившись за полы овчинного полушубка, которым он был укрыт, и прижав его к груди, дрожа всем телом, коротко и громко приказывал:

— Еще!.. Сильней!.. Крепче!.. Во-от! Вот молодец! Девушки, теперь пришейте!

— Ой! Нет! — Девушки испуганно попятились назад.

— Не надо, не надо! Довольно! Будет! — послышалось с разных сторон.

— Ну, тогда завяжите, только крепко-накрепко.

Тогойкин и девушки сделали Попову повязку.

Это был для Попова поистине радостный вечер. Он сам умылся, сам вытерся и лежал умиротворенный.

Так прошел четвертый день.

Вася Губин пошел к костру. Николай Тогойкин тоже думал выйти, но остался сидеть, прислонившись спиной к стенке. Руки у него свесились, голова склонилась набок, и сам он начал потихоньку сползать, пока спина не оказалась на полу.

Прямо перед глазами ярко пылает костер на снегу. А по другую сторону узенькой заснеженной долины бешено мчит свои воды горная речка. Над берегом цепью возвышаются скалистые горы. И на их вершинах величаво шумит летний зеленый лес… «Погоди-ка, а зачем же тогда лыжи?» — с удивлением подумал Николай.

Лыжи нужны! Это он помнит даже во сне. Потому что он вообще все помнит… Они потерпели катастрофу и сидят в хвосте разорванного надвое самолета. Искалеченные люди… И здоровые есть. Даша Сенькина, Катя Соловьева… Вася Губин вышел к костру. Он, Николай Тогойкин, должен с завтрашнего утра приняться за лыжи…

Сон и явь боролись в его сознании. И он метался между муками действительности и ложным счастьем сна.

«Милый, перебеги узенькую полоску студеного снега и ступи на цветущую зелень, иди на волю!» — ласково манит его певучий голос сна.

«Оставайся тут, мастери лыжи, спасай людей!» — грозно повелевает ему суровая правда жизни.

Сон умоляет, упрашивает, потому что он лжив.

Явь требует, диктует, потому что она правдива.

Тогойкин знает, что трудности жизни лучше ложного счастья сна, но почему бы не испытать беззаботность хотя бы во сне? И ему захотелось побежать к бешено мчащейся речке, к величаво шумящему зеленому лесу. И вдруг с громким криком: «Нет!» — он проснулся.