— Ну и что?
— А дед ловил их петлями, скрученными из… из волос бабушки.
— Ого!
— Ведь у вас с Катей косы…
От боевого вида Даши и следа не осталось. Она стояла растерянная и взволнованная, трогая рукой туго заплетенную косу?
— Что ты!.. Разве получится? А сколько?
— Не много… Ну, волосков, может с сотню…
Девушки пошептались и сразу же обе стали расплетать свои длинные косы. Быстро перебирая гибкими пальцами, они распустили и распушили волосы, разделили их на прядки. Сначала в руках у Даши мелькнули ножницы, потом у Кати. И вот они уже стояли снова гладенькие и причесанные.
Даша высунулась из самолета, молча положила на ладонь Тогойкина свернутые колечками две пряди — черную и золотистую — и так же молча ушла.
Тогойкин, проходя мимо костра, сказал:
— Меня к чаю не ждите. Вася, ты, пожалуй, сходи в то местечко… — И зашагал по самой середине полянки прямо к северу.
Цвет лыж сливался со снегом, и глядящим Николаю вслед Коловоротову и Губину казалось, что он не идет, а плывет.
— Бак вскипел! А как понесем?
— Девушек позову! — Вася не побежал, как обычно, а печально побрел к самолету.
Вернулся он с Катей. И вот они вместе, часто останавливаясь, осторожно понесли клубящийся паром бак.
Подавленные отсутствием Тогойкина, в унылой тишине пили чай.
— Ведь голодный ушел. Когда теперь вернется? — ни к кому не обращаясь, пробормотал Коловоротов.
— А он вернется? — спросил Фокин.
Люди молча переглянулись.
Рассердившись, Фокин громче повторил вопрос:
— Я говорю о нашем молодом якутском герое. Вернется ли он?
И опять никто не отозвался. А Коловоротов, с негодованием глядя на Фокина, только пошевелил реденькими и жесткими усами.
Это слишком позднее для полдневного, но раннее для вечернего чаепитие люди, видимо, посчитали ужином, потому что Попов сказал Губину:
— Ты спи, костра не надо!
— Ладно. — Вася тихо вышел.
Он хотел зайти в кабину самолета и поискать там острый обломок железа. Потянув рукой дверцу кабины и убедившись, что она закрыта крепко, он даже обрадовался — был повод не заходить. Вася вскочил на крыло. Сделав первую пару лыж, Тогойкин прочертил ножом глубокую борозду для второй пары. Когда Вася стал проводить по ней кончиком ножа, рука у него сильно дрожала. Работа не ладилась. Плохо ему было без Николая. Он часто останавливался, вздыхал, прислушивался.
Пойти, что ли, позвать Коловоротова? Но как только он там появится, его уже не отпустят. Да и сам он не захочет уйти от них.
Уже смеркается, а Коли все нет. А вдруг у него сломалась лыжа? Надо, пожалуй, костер хорошенько разжечь. Это верно, но потом темнота покажется еще гуще и непроглядней. Трудно будет оторваться от огня.