— Ну, так, — растерянно улыбнулась она. — Безусловно, существует какая-то высшая сила... — она растерянно замолчала.
— Не, не веришь, — он улыбнулся. — Глаза у тебя зеленые, вот и не веришь никому! На мысе Фиолент была? Скала святого явления, все дела. Наша часть там стояла. Тоже явление, — он подмигнул. — Свято-георгиевский монастырь там.
— Да, заезжали.
— Тебя в мужской монастырь пустили?!
— Мы с паломниками были.
— А... Кошки у них худющие, а настоятель — о! — он показал рукой огромный живот.
Она засмеялась.
— А какой там Яшмовый пляж! Была?
— Нет.
— Я счастливый — на Фиоленте все детство провел.
Он улыбнулся светло и весело. Посмотрел в окно. Помолчал. Потом спросил серьезно:
— Что у тебя стряслось?
— Ничего.
— От хорошей жизни по монастырям не ездят.
Еще раз пристально взглянул на нее.
— Почему одна едешь?
— Домой захотела...
— А дома кто?
— Ой, мне черешни надо купить! — вспомнила вдруг Женя, увидев на платформе старуху с ведром, прикрытым марлей.
— Купим! — широко улыбнулся военный, поблескивая зубами. — Я тебе такую выберу! Я ж местный!
В Мелитополе, когда вышли за черешней, она покачнулась, и он обнял её за талию. Она чувствовала сквозь тонкую майку его теплую ладонь. Не убирая руки, он долго и с удовольствием торговался. Купили ведро темной, спелой ягоды. Бабка всё не хотела продавать само ведро.
— Ти що ж, мать... жадібна як єврей, — весело говорил он на бабкином языке, блестя зубами, — вiдро поганешко дуваєш? Так я тобi на три новi дам!
Уговорил. Сдачу брать не стал. Старуха на радостях что-то запричитала, приложив жилистую руку к груди.
С голубым ведром, полным ягоды, вернулись в вагон. Тетка и её сын уже спали. Стоял полумрак. Робко заглянула проводница, спросила растягивая на местный манер:
— Чай будете?
— Да какой чай, жарища — весело сказал он. — Ти, красуня, менi скажи — купе вiльне э?
Проводница с презрительностью соперницы глянула на Женю, покачала головой. Дверь закрылась.
— Еще? — мужчина показал на бутыль.
— Нет.
Мужчина улыбнулся и посмотрел ей в глаза. Она ответила ему смущенной улыбкой. Во рту у нее пересохло от приторного вина и волнения. Она поправила подушку.
— Спать хочешь? — спросил он.
— Да.
— Что с тобой делать — ложись. Я тоже тогда лягу.
Он снял туфли, лег. Его большому телу было тесно на узкой полке. Она тоже легла, прямо в шортах, прикрывшись простыней. Его глаза блестели в темноте. Он протянул руку под откидным столиком, дотронулся до нее:
— Сколько тебе лет?
— Двадцать пять.
— Замужем?
— Да.
— Иди сюда.
Она молчала. Он убрал руку.
— Ты умная, — сказал он, — умная и красивая.