— Почему у тебя такое скорбное лицо? — спрашивал муж. Он уже загорел кирпично-красным загаром, который бывает у белокожих людей, с удовольствием, шумно отплевываясь, плавал, с аппетитом ел.
— Ну, что опять? — смотрел он на нее с заботливым раздражением.
— У тебя лак облупился, некрасиво, поправь!
— Дурацкая майка, тебе не идет!
— Не убирай волосы за уши!
И она, как злой ребенок, ходила только в этой дурацкой майке, прилизывала волосы как можно отвратительнее и отталкивала его большие руки.
В конце концов они так рассорились, что она взяла билет и уехала раньше. Он вяло пытался её остановить.
* * *
В вагоне с ней ехали трое: породистый мужчина за пятьдесят, худая женщина с серым лицом, на котором заранее было написано осуждение, и ее сын, вялый долговязый подросток.
Мужчина оказался военным в отставке. Он вежливо поздоровался со всеми, но говорил только с ней. У него был властный, бархатистый голос, синие глаза и седые до белизны волосы. Мать и сын смотрели на него с подобострастным испугом.
Женя легла и открыла книгу, а он смотрел на ее ноги с облупившимся лаком. Она поджала ногу под себя. Он улыбнулся.
— А хотите вина? Коллекционного? — сказал мужчина, обращаясь будто бы ко всем, но глядя только на Женю. — «Князь Голицын». Был у друга в горах. Угостил. Изумительное вино, такого нигде не купите.
Женщина с серым лицом торопливо отказалась и за себя, и за сына, засобиралась, и они вышли из вагона.
Мужчина достал из сумки пластиковую бутыль с напитком янтарного цвета. Поставил на стол. Вагон качнулся, он ловко поймал бутыль. У него были крупные, загорелые кисти со светлым пушком. Женя отложила книгу, села.
— Сейчас, — мужчина разлил вино в два стаканчика. Протянул Жене:
— Попробуй. Такого ты не пила.
Женя сделала глоток. Вино было ароматным, густым и приторно сладким. Он смотрел на нее не отрываясь. Она улыбнулась.
Хмелея, Женя становилась легче, свободнее.
Открылась дверь купе, мать и сын вошли, сразу полезли наверх и замерли, вжавшись в полки. Женя, не зная куда деть глаза, открыла книгу. Книга была куплена свекровью в церковной лавке и напутственно вручена перед поездкой.
— Что читаешь? — спросил он. Женя не любила, когда незнакомые говорили «ты», но сейчас это было приятно.
— Крестьянкин, — она повернула к нему зеленоватую с крестиком обложку книги, чувствуя всю фальшивую театральность подобного чтения здесь и сейчас.
Он весело присвистнул, прищурившись, заглянул ей в глаза.
— А ты и правда веришь? — улыбаясь, спросил он, и она почувствовала, как он легонько наступил под столом на ее ногу.