В коридоре к Игорю подошел опер Борис Логунов.
— Ну что скажешь? — спросил он.
— Наплачемся мы с ним, — ответил Корнеев.
— Да разве это главное, Игорь?
— Ты прав, этот руководящий сноб будет всячески мешать работать.
— Я хочу рапорт, Игорь, подать о переводе.
— Куда ты собрался?
— В штаб, бумажки писать.
— Ты не сможешь, не выдержишь.
— Выдержу, Игорь. Ты понимаешь, что мы перестали быть сыщиками. Мы диспетчеры, которые переносят бумажки. Помнишь дело Рогова? Сначала звон литавр, а как копнули глубже, как вышли на неприкасаемых, так сразу команда — руби концы.
Корнеев молчал.
— Ну что ты молчишь? — почти крикнул Логунов.
Корнеев открыл дверь кабинета, вынул из шкафа кофеварку.
— Кофе хочешь, Боря?
— Ничего я не хочу, Игорь. Ничего.
Шумно и весело было в ресторане. Как всегда, все столики заняты. Парад туалетов от европейских престижных домов, драгоценностей, взятых неведомо откуда. Парад наглости и дармовых денег.
Толик вышел на эстраду, оглядел зал. Усмехнулся. Он знал, чего от него ждали. Оркестр заиграл, и он запел.
О прошлом пел Толик, но песня была новая, недавно написанная. И была в ней горечь последних дней Крыма, и был в ней нэпманский разгул и даже злость была.
Зал затих. Доставала эта песня тех, кто сидел за столиками, заставленными жратвой и выпивкой. Неопределенностью своей доставала, зыбкостью. Прозвучал последний аккорд. Толик поклонился и объявил в микрофон перерыв.
— Толик! Толик! — кто-то позвал его из зала.
Толик посмотрел и увидел Тохадзе.
Нугзар сидел с какой-то девушкой и махал ему рукой.
Толик спрыгнул с эстрады, пошел между столиками, улыбаясь знакомым, пожимая протянутые руки. Здесь его знали все, и он знал почти всех, ибо они приезжали в ресторан послушать его песни.
— Привет, — сказал Толик, усаживаясь за стол.
— Здравствуй, дорогой. — Тохадзе налил шампанское в фужер, подвинул Толику. — Выпей за мою Алену. Ты когда-нибудь видел такую…
Тохадзе обнял за плечи молчаливую и действительно очень красивую девушку.
— Ваше здоровье, — Толик поднял бокал.
Алена молча, царственно кивнула и выпила свой бокал до дна.
Толик чуть пригубил.
— Почему не пьешь, дорогой? Почему? Меня не уважаешь? Алену? — в сердцах заговорил Нугзар, долгим взглядом посмотрел на молчавшего Толика, засмеялся.
— Я знаю, ты не такой. Ты наш человек. Спой нам: мне и Алене. Спой такую песню, чтобы я заплакал.
— У нас перерыв, Нугзар, — Толик взял сигарету, закурил.
— Слушай, какой перерыв?.. — Тохадзе вытащил из кармана пачку денег, отделил от нее сотенную бумажку, бросил на стол.
— Пой.
— Нет, Нугзар. Люди устали.