Пришел дозорный, сообщил, что полиция уехала.
«Надо было пойти в музей, – сказал Лахман, – там топят».
«Здесь есть музей?» – спросила молодая горбунья; ее мужа арестовали жандармы, и она уже полтора месяца ждала его.
«Конечно».
Я невольно подумал о покойном Шварце и спросил у Хелен: «Пойдем туда?»
«Не сейчас. Идем обратно».
Я не хотел, чтобы она еще раз увидела покойницу, но она стояла на своем. Когда мы вернулись, консьержка уже успокоилась. Вероятно, успела оценить цепочку и кольцо. «Бедная женщина, – сказала она. – У нее теперь даже имени нет».
«У нее что же, не было документов?»
«Только sauf-conduit[27]. Его забрали другие, еще до приезда полиции, жребий тянули, кому он достанется. Выиграла рыжая малютка».
«А, ну да, конечно, у нее ведь вообще нет документов. Покойница наверняка не стала бы возражать».
«Хотите ее увидеть?»
«Нет», – сказал я.
«Да», – сказала Хелен.
Я пошел с ней. Покойница истекла кровью до последней капли. Когда мы поднялись наверх, две эмигрантки как раз ее обмывали. Переворачивали, как белую доску. Волосы свисали до полу. «Вон!» – прошипела мне одна.
Я вышел. Хелен осталась. Немного погодя я вернулся за нею. Она стояла одна в узкой комнатушке, у изножия кровати и смотрела на белое, запавшее лицо, один глаз на котором был приоткрыт. «Идем», – сказал я.
«Вот как выглядит конец, – прошептала она. – Где ее похоронят?»
«Не знаю. Там, где хоронят бедняков. Если придется платить, консьержка будет собирать деньги».
Хелен промолчала. В открытое окно задувал холод. «Когда ее похоронят?» – спросила она.
«Завтра или послезавтра. А может, заберут на вскрытие».
«Зачем? Они разве не верят, что она покончила с собой?»
«Да нет, вряд ли не верят».
Подошла консьержка. «Завтра ее заберут в клинику на вскрытие. На таких трупах молодые врачи учатся оперировать. Ей без разницы, а им не придется тратить деньги. Хотите чашечку кофе?»
«Нет», – сказала Хелен.
«А я выпью, – сказала консьержка. – Странно, сколько от этого волнений, да? А ведь мы все умрем».
«Да, – сказала Хелен. – Но никто не хочет в это верить».
Ночью я проснулся. Хелен сидела на кровати и словно прислушивалась. «Ты тоже чуешь?» – спросила она.
«Что?»
«Покойницу. Ее запах. Закрой окно».
«Никакого запаха нет, Хелен. Не так это быстро».
«Нет, есть».
«Наверно, это из-за веток». Эмигранты скинулись и поставили возле покойницы несколько лавровых веточек и свечу.
«Зачем они поставили там ветки? Завтра ее разрежут на куски, а потом бросят эти куски в ведро и продадут на корм животным».
«Не продадут. Сецированный труп сожгут или захоронят», – сказал я, обняв Хелен за плечи. Она высвободилась. «Я не хочу, чтобы меня резали на куски».