«Хоть и фальшивый?»
Я засмеялся. Вопрос пришел из другого мира. Поддельность или подлинность паспорта зависела от полицейского, который его проверял. «Об этом можно бы сочинить философскую притчу, – сказал я. – И начать ее надо с выяснения, что́ есть фамилия. Случайность или установление тождества».
«Фамилия есть фамилия, – вдруг упрямо возразила Хелен. – Я свою защищала. То есть твою. А ты, оказывается, где-то нашел себе другую».
«Мне ее подарили, – сказал я. – И для меня это был самый дорогой подарок на свете. Я ношу ее с радостью. Для меня она означает доброту. Человечность. Если я буду в отчаянии, когда-нибудь, она напомнит мне, что доброта жива. О чем напоминает тебе твоя фамилия? О племени прусских вояк и охотников с мировоззрением лис, волков и павлинов».
«Я говорила не о фамилии моего семейства, – сказала Хелен, покачивая тапкой на кончиках пальцев. – Я ведь ношу и твою. Прежнюю, господин Шварц».
Я откупорил вторую бутылку вина. «Мне рассказывали, что в Индонезии есть обычай время от времени менять имена. Когда человеку надоедает его личность, он ее меняет, берет новое имя и начинает новую жизнь. Хорошая идея!»
«Ты начал новую жизнь?»
«Сегодня», – сказал я.
Она уронила тапку на пол. «И в новую жизнь ничего с собой не берут?»
«Эхо», – сказал я.
«Не воспоминание?»
«Эхо воспоминания, которое уже не причиняет боли и стыда».
«Будто смотришь фильм?» – спросила Хелен.
Я посмотрел на нее. Казалось, еще секунда – и она швырнет бокал мне в голову. Я забрал его у нее, налил вина из второй бутылки, спросил: «А это какое?»
«“Замок Райнхартсхаузен”. Превосходное рейнское вино. Полностью вызревшее. Без прерывания брожения. Осталось по характеру прежним. Не перетолковано как пфальцское».
«Стало быть, не эмигрант?» – сказал я.
«Не хамелеон, меняющий окраску. Не кто-то, бегущий от ответственности».
«Господи, Хелен! Я что же, слышу шум крыльев буржуазной добропорядочности? Разве ты не хотела избежать ее болота?»
«Ты вынуждаешь меня говорить то, чего я вовсе не имею в виду, – сердито сказала она. – О чем мы тут говорим? И зачем? В первую ночь! Почему не целуемся или не ненавидим друг друга?»
«Мы целуемся и ненавидим».
«Это просто слова! Откуда у тебя такая уйма слов? Разве правильно, что мы сидим тут и разглагольствуем?»
«Я не знаю, что правильно».
«Тогда откуда у тебя столько слов? Ты так много говорил за границей, так много общался с людьми?»
«Нет, – сказал я. – Совсем мало. Потому-то слова сейчас и сыплются градом, как яблоки из корзины. Я сам удивлен не меньше тебя».
«Правда?»
«Да, Хелен. Правда. Разве ты не понимаешь, что́ это значит?»