«Напрасно ты так уверен», – сердито сказала она и села на кровать, по-прежнему с бокалом в руке.
«Я не уверен. Но предельная неуверенность, если она не ведет к смерти, может привести к совершенно непоколебимой уверенности, – смеясь заметил я. – Слова патетические, но они лишь простой итог шарового бытия».
«А что это – шаровое бытие?»
«Мое. Оно нигде не может задержаться, не вправе закрепиться, должно постоянно быть в движении. Бытие эмигранта. Бытие нищенствующего индийского монаха. Бытие современного человека. Кстати, эмигрантов куда больше, чем все думают. Есть и такие, что никогда не трогались с места».
«Звучит здо́рово, – сказала Хелен. – Лучше, чем буржуазное болото».
Я кивнул. «Можно описать это и другими словами, тогда звучит не так здорово. Но сила нашего воображения, слава богу, не очень велика. Иначе было бы намного меньше солдат-добровольцев».
«Всё лучше болота», – сказала Хелен и осушила бокал.
Пока она пила, я рассматривал ее. Какая она молодая, думал я, какая молодая, неопытная, капризно-очаровательная, опасная и опрометчивая. Ничего она не знает. Не знает даже, что буржуазное болото – состояние моральное, а не географическое.
«Ты хочешь туда вернуться?» – спросила она.
«Не думаю, что смог бы. Против моей воли отечество сделало меня гражданином мира. И я должен им остаться. Вернуться назад вообще невозможно».
«В том числе и к человеку?»
«И к человеку тоже, – сказал я. – Земля и та ведет шаровое существование. Солнечная эмигрантка. Вернуться назад невозможно. Или рассоришься».
«Слава богу. – Хелен протянула мне свой бокал. – Тебе никогда не хотелось вернуться?»
«Хотелось, всегда, – ответил я. – Я никогда не следую своим теориям. От этого они вдвойне привлекательны».
Хелен рассмеялась. «Это же все неправда!»
«Конечно. Немножко паутины, чтобы прикрыть другое».
«Что?»
«Нечто бессловесное».
«Которое бывает только по ночам?»
Я не ответил. Спокойно сидел на кровати. Ветер времени утих. Больше не свистел в ушах. Я как бы пересел с самолета на воздушный шар. Еще парил и летел, но шум моторов смолк.
«Как тебя теперь зовут?» – спросила Хелен.
«Йозеф Шварц».
Секунду она размышляла.
«Тогда и я теперь тоже Шварц?»
Я невольно улыбнулся: «Нет, Хелен. Это просто фамилия. Человек, от которого она мне досталась, тоже получил ее, так сказать, в наследство. Какой-то далекий, покойный Йозеф Шварц живет во мне, словно вечный жид, уже в третьем поколении. Чужой, умерший духовный предок».
«Ты его не знаешь?»
«Нет».
«Ты чувствуешь себя по-другому, с тех пор как у тебя другая фамилия?»
«Да, – сказал я. – Потому что с ней соотносится бумага. Паспорт».