Хелен рассмеялась: «Негодяй… как давно я не слыхала этого слова. У вас и правда допотопный лексикон! Нет, этот негодяй, мой муж, меня не убалтывал. Мало того, даже делал все, чтобы отослать меня назад. По более серьезным причинам, нежели ты!»
«Я хочу поговорить с тобой наедине», – сказал Георг.
«Толку не будет».
«Мы же брат и сестра».
«Я замужем».
«Это не кровные узы, – возразил Георг. – Ты даже сесть мне не предложила, – добавил он вдруг с ребячливой обидой. – Проделываешь долгий путь из Оснабрюка и так и стоишь на пороге».
Хелен опять рассмеялась: «Это не моя комната. За нее платит муж».
«Садитесь, обер-штурмбаннфюрер и прихвостень Гитлера, – сказал я. – И поскорее уходите отсюда».
Георг злобно посмотрел на меня и плюхнулся на ветхий диван. «Я хочу поговорить с сестрой наедине, неужели непонятно?»
«Вы позволяли мне поговорить с нею наедине, когда арестовали?» – в свою очередь, спросил я.
«Это совсем другое дело», – буркнул Георг.
«Для Георга и его партийцев всегда другое дело, когда они делают то же, что и другие, – саркастически заметила Хелен. – Когда сажают в тюрьму или убивают людей, думающих иначе, чем они, они тем самым защищают свободу Германии; когда отправили тебя в концлагерь, они защищали поруганную честь своего отечества… не так ли, Георг?»
«Именно так!»
«Вдобавок он всегда прав, – продолжала Хелен. – Никогда не сомневается и не испытывает угрызений совести. И всегда стоит на правильной стороне, на стороне власти. Он такой же, как его фюрер, – самый миролюбивый человек на свете, если только другие поступают так, как он считает правильным. Спокойствие нарушают всегда другие. Верно, Георг?»
«Мы-то тут при чем?»
«Ни при чем, – сказала Хелен. – И при всем. Неужели ты не понимаешь, как ты здесь смешон, ты, столп несговорчивости в этом терпимом городе? Даже в штатском ты все еще в сапогах, чтобы растаптывать других. Но здесь у тебя нет власти, пока что нет! Здесь ты не можешь записать меня в свой воняющий потом, колченогий партийный «Фрауэншафт»! Здесь ты не можешь следить за мной, как за пленницей! Здесь я могу дышать и хочу дышать!»
«У тебя немецкий паспорт! Будет война. Тебя посадят за решетку».
«Пока нет! И лучше уж здесь, чем у вас! Вам ведь тоже придется засадить меня за решетку! Я же не стану ходить как немая, вновь вдохнув здесь сладкий воздух свободы и сбежав от вас, от ваших казарм, инкубаториев и бесконечной шумихи!»
Я встал. Не хотел, чтобы она раскрывала себя перед этим неотесанным нацистом, который никогда ее не понимал. «Это он виноват! – выкрикнул Георг, – космополит окаянный! Он тебя испортил! Погоди, парень, мы еще с тобой поквитаемся!»