Пьетро-Арлекин проголодался — сделал жалобную мину и принялся тереть живот. Потом замер и стал вращать глазами. Зажужжали мухи — это паяц жужжал сквозь сомкнутые зубы. Вот он прыгнул и схватил одну муху, нет — упустил! «Ах!» — кричит Митрофанушка. Паяц грозит кулаком в небо. Вот ещё прыжок, и ещё! Поймал муху! Рассмотрел внимательно и сунул себе в рот. Блаженно прищурился, пожевал, проглотил, дёрнувшись всем телом, замер и снова сделал несчастную голодную мину. Пастушка стала обходить толпу с протянутым бубном. В бубен кидали монеты, она их ловко подхватывала, вспархивая, как бабочка. «Савелий, кошелёк пода-ай!» — закричал Митрофанушка кучеру: тот по бабушкиному приказу зорко следил за барином и держал при себе его деньги. Бородатый казначей выдал Дурасову две медных монеты.
* * *
В Коньково, в Церкви Рождества Богородицы, шла литургия. Золотые луковки мутно светились у грозовых облаков, дул тёплый ветер, вокруг колокольни металась стайка стрижей. «Со страхом Божиим и верою приступите!» — пробасил дьякон отец Евстохий. Митрофанушка рухнул в земном поклоне. Рухнул и заснул, потому что устал от усердной молитвы: сначала он слёзно просил Бога упокоить в блаженном и отрадном месте души родителей, которых не помнил и знал лишь по бабкиным рассказам и портретам в гостиной, потом просил послать старенькой Александре Степановне безболезненную, непостыдную и мирную христианскую кончину (чтобы никакой татарин не срубил бы кривой саблей её милую трясущуюся голову в кружевном чепце), потом молился о плавающих и путешествующих (чтобы кораблик не били волны и путника не замела метель).
Священник отец Евпсихий благодушно смотрел на Дурасова: он мирно храпел, подложив под голову кулаки и подняв широкий зад. Александра Степановна, сокрушенно качая головой, вспоминала, что в точно такой позе внучок засыпал, когда был маленьким. «Тело Христово примите, источника бессмертия вкусите», — подпевала она дрожащим голоском. «Странненький, блаженненький. Вот актёров итальянских притащил. Корми их теперь. Фигляр на чёрта похож. Как бы чего не украл. И Коломбине этой доверять нельзя. Кланяется, улыбается, а сама так и зыркает по сторонам. Надо завтра же их отправить к Киприану Ивановичу».
«Причащается раб Божий Киприан драгоценного и святого Тела и Крови Господа», — гудел отец Евпсихий. Киприан Иванович с толстым носом и круглым животом, на котором лопался праздничный зелёный кафтан, широко разевал рот, принимая причастие. Солнце заглянуло в церковь, его лучи, как скрещённые шпаги, упали на Митрофанушку. Над спящим образовался столб света, в нём весело кружились пылинки.