Ага, так «гангстера» зовут Норманом? Запомним на всякий случай. Хотя я не буду сильно удивлён, если у него в каждом кармане по паспорту. Причём на разные имена и фамилии, да и выданы они наверняка посольствами, чьи государства, скажем так, особой приязни друг к другу не испытывают.
Но хозяин кабинета тем временем продолжает свои рассуждения:
– Признать любое участие в произошедших событиях мы не можем. Ни при каких обстоятельствах и ни в коем случае. Единственное, что могло бы это оправдать, – непосредственная угроза нашей операции! Но… я пока не очень понимаю, каким образом мы всё это сможем оформить.
О какой операции он говорит? Вообще ничего не понимаю…
– А угроза раскрытия вашего сотрудника?
– По большому счёту, теперь, когда мы всё для себя прояснили, могу сказать только одно – её не было. Точнее, она настолько исчезающее мала, что ею попросту можно пренебречь… – Он на какое-то время замолкает. – В любом случае, перспективы карьерного роста в Корпусе теперь у тебя весьма сомнительны.
– Да, сэр… Не скажу, что вы меня обрадовали!
– Извини, сынок, но ты и сам тут оказался не на высоте – повёлся на красивую девчонку!
И ведь ничего не возразишь – он совершенно прав! Похоже, что выхода действительно никакого нет. Что ж… ну, один-то плюс тут точно есть – я жив!
– Более того! – К потолку поднимается палец подполковника. – Тебе придётся подписать обязательство сохранения тайны. Иными словами, ты ничего не можешь рассказать об обстоятельствах своего освобождения – даже на суде и даже под присягой!
– Но, сэр! Не могу же я всё время молчать!
– Ещё как можешь! Ты уж мне поверь!
– Начали!
И видеокамера подмигнула световым индикатором.
– Я, первый лейтенант Корпуса морской пехоты США Джон Хает, настоящим объявляю, что добровольно и без принуждения подписываю настоящий документ. – Наклоняюсь к столу и ставлю свою подпись на листе бумаги. – Я полностью отдаю себе отчёт в том, что с данного момента не имею права, без письменного указания руководства, разглашать или любым образом передавать кому бы то ни было любые детали моей работы. Даю своё согласие на применение в подобном случае особых мер судопроизводства и дознания.
И ещё одна подпись появляется под соответствующим документом. Теперь дороги назад у меня нет…
– Запись окончена! – буднично сообщает оператор.
Он неторопливо разбирает аппаратуру, передаёт кассету с записью подполковнику. Складывает технику в кейс и выходит в коридор.
Проводив его взглядом, Ольбрехт поворачивается ко мне:
– Что ж, сынок! Добро пожаловать в семью!
– Спасибо, сэр! Но я хоть могу теперь узнать, как всё это называется и что я теперь буду делать?