После завтрака Филипп попросил:
— Возьми меня, мам, в поле. Хочу на тракторе посидеть.
— Поедем, сейчас же поедем, сынок. Она небось прослышала и теперь ждет. Сердечушко-то, поди, колотится, как овечий хвост. Ты что же, сынок, так редко пишешь ей?
— Да некогда, мам. Знаешь, какая программа в училище!
— Ты любишь Таню?
Филипп смущенно засопел, торопливо прилаживая на себе доармейских времен костюм — старенький, рабочий, хранивший на себе масляные пятна и степные, никакими ветрами не выветриваемые запахи и вернувший его сразу на несколько лет назад, в пору юности.
— Любишь, что ли? — повторила мать.
— Ну, мам, зачем ты?.. Кабы не любил…
— Ну а коли любишь, коли дорога она тебе, — пиши. На чем угодно, сынок, экономь свое время, только не на этом. Любовь, она такая, она, Филюшенька, требует внимания. Раз не ответил на Танюшино письмо, другой раз — она и призадумается. И всякое может случиться. Девичье сердце ранимо. Может с досады и на другого перекинуться…
Филипп насторожился:
— Что?.. Может, уже…
— Нет, сынок, она лучше тебя. Верит и ждет. Собирайся скорее, да поедем в поле. Вон уж Авдей Петрович с Сережей на председательском «газике» подкатили. Точка, знать, дал, наш новый хозяин. Для тебя, поди, специально… Только ты, сынок, гражданское-то сыми с себя. Надень военное — пусть поглядят люди, какой ты у меня. И Танюша пускай посмотрит. Она у нас теперь комсомольский вожак — такая хлопотунья, что никому покою не дает: ни себе, ни своим комсомольцам, ни Точке, ни Настасье Шпичихе, которую в партийные секретари выбрали…
— А ты-то, мать, не вступила в партию? — спросил Филипп, переодеваясь в военное.
— Что ты, сынок! Куда мне с моими-то… — хотела сказать «грехами», да вовремя вспомнила, что перед ней сын, на ходу перестроилась: — …с моими-то тремя классами. Партии грамотные люди нужны.
— Ну это ты зря, мам, — сказал он и, не уточняя, почему «зря», заторопился: — Я готов. Пошли!
Уже в поле она спросила:
— Не разучился? Не забыл, как трактором-то управлять?
— Нет, мам, не разучился. Я ведь и на своей погранзаставе водителем бронетранспортера был. Так что…
— Ну хорошо.
Все-таки переодевшись в будке в Авдеев комбинезон, весь день управлял он машиной Тани и Нины. Последняя, увидав поутру приближающегося к их трактору молодого офицера и признав в нем Филиппа, шмыгнула, поздоровавшись на бегу, мимо него и укрылась на стане. Ее напарница не покинула трактора, сидела все время рядом с Филиппом, прислонившись к нему худеньким плечиком и изредка взглядывая в его буреющее от пыли и от этого еще более родное для нее лицо. Там, где борозда была прямой, на рычагах оставалась одна его рука, а другая бережно обнимала девушку. Трижды уже старая повариха, Катерина Ступкина, подымала красный флаг и ударяла в висевший у будки рельс, скликая пахарей к обеду, — все собрались, кроме этих двоих. Отчаявшись приманить и их, старуха махнула рукой: