Было это в воскресенье. Минька и Гринька, передав тракторы сменщикам, вернулись домой, принарядились и теперь прогуливались по Завидову. Оба в клетчатых рубахах, входивших тогда в моду и завязанных где-то у пупка узлом, с настежь распахнутыми воротниками и расстегнутыми пуговицами, беспечно шествовали по улице. Гринька, длинный и сухой, как колодезный журавль, нес свою маленькую голову где-то высоко над кучерявой и оттого казавшейся большой головой низкорослого Миньки, у которого на перекинутом через шею ремне висел, елозя по животу, новенький транзистор. Включенный на полную мощность, он издавал какие-то ужасные, оскорбляющие человеческую душу, терзающие слух кошачьи звуки. Минька весело приборматывал тоненьким, почти девичьим голоском:
— Там-там, та-ра-рам.
Гринька подставлял под этот тенорок свой не вполне оформившийся бас:
— Пом-пам, пом-пам, пам-пам-пам…
В эту-то веселую для них, без единого облачка на сердце, минуту и выступила на сцену, то есть на улицу, Матрена Дивеевна Штопалиха. Попросила:
— Погодите, ребята.
— Что, теть Матрена? — Гринька, добрый и, как известно, мягкий по характеру, первый подошел к старухе. Дождавшись, когда подойдет и тот, с этой горластой штукой на голом пузе, старуха спокойно и убежденно объявила:
— А ведь вас, милые, надо судить!
— Вот те раз! И эта туда же… Да вы что, сговорились с Леонтием Сидоровичем? За что же, теть Матрена, судить? — спросил на всякий случай Минька, поигрывая черными глазами.
— За что? — точно эхо, повторил Гринька.
— За радиохулиганство — вот за что! — выпалила в сердцах Штопалиха. — Приобрели где-то энту вон штуковину, базаните на чем свет стоит, теперя от вас всему Завидову спокою не будет. Нешто так можно! Понакупили… деньги, знать, у вас бешеные завелись. На сберкнижку бы, про черный день, положили, а вы транжирите… Ночесь, слушаю, — гыр-гыр-гыр. И днем — опять то же…
— Ночью нас не было, теть Матрена..
— Аль вы одни такие! Полно село теперь этих гыркалок. Только было прилегла с устатку…
— Воскресенье же сегодня, выходной…
— Ну так что ж, что выходной? В выходной-то только бы и отдохнуть, а вы…
— Что — мы? — спросил озорной Минька.
— Что — мы? — повторил за ним Гринька.
— Хорошо, ребятки, когда все в норме. — Штопалиха критически осмотрела их, поморщилась. — Что пупки-то выставили, бесстыжие ваши зенки? И штаны — в обтяжку, как только втиснули вас в них! Все как есть выпирает… глазыньки бы мои не глядели. А небось к девчатам трапитесь?
— К девчатам, тетенька Матрена. Это вы в самую точку.
— Точку нашего теперя днем с огнем не сыщешь. Было две бригады, а сейчас аж шесть подстегнули к нашему колхозу. Тоже, видать, меры не знают с энтими укрупнениями. Мотается, сердешный, цельными днями по шести-то деревням, ни сна, ни отдыха не знает. Домотается, останется одна Запятая от Точки этого…