— Постою послежу… А то ить она какая ныне, молодежь!..
Максиму Паклёникову, только что опустившему бюллетень и бросившему ревниво-завистливый взгляд на застывшую в торжественной позе старуху, тоже хотелось постоять так-то вот, рядом с пионеркой, и он постоял бы, если б вместо Штопалихи тут находился кто-нибудь из мужиков — Апрель, скажем, или Тихан Зотыч, бессменный завидовский пастух. Находиться же на одном посту с Матреной Паклёников считал ниже своего достоинства. Ворохнув в ее сторону бровями и усами, как бы постращав таким образом, он направился к дверям. Обошел кругом недавно выстроенный, принаряженный клуб, осмотрел его, прилегающие к нему тоже новые школу, детские ясли, вернулся на клубную площадь, через которую приходили и уходили его хорошо одетые земляки, провожал их пытливым, изучающим взглядом, шевелил губами, а потом заговорил и вслух, отвечая себе и на свои же собственные мысли, как делал не раз на предельном уж склоне своих лет:
— Выдюжили!.. Скажи на милость, выдюжили!.. Да, да!.. Вот когда, Сережа, — вдруг вспомнил он про давний разговор с Ветлугиным, — вот когда, милок, можно говорить о победе!.. Нет, нет, — обратился он к кому-то строго и гневно, — что бы вы там ни калякали насчет нас, как бы ни каркали, а она у нас двужильна, советская-то власть! Хрен возьмешь ее голыми руками!..
Проходившая мимо с какими-то покупками Мария Соловьева бросила ему:
— Что ты тут разворчался, развоевался с кем, старый самовар?
— Не твоего ума дело! — отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, старик. Завидев приближающуюся к клубу Феню, поспешно добавил: — Вон ей бы я сказал, об чем тут речь. А ты, Мария, без понятиев, у тебя ветер разгуливает, прости меня, старого грешника, не только под юбкой, но и в голове… Здравия желаю, товарищ депутат Верховного Совету! — приветствовал он Феню.
Та смутилась:
— Рано ты, дедунь… Выборы только начались.
— Я знаю, что сказываю, — обиделся старик.
Феня говорила уже с Марией:
— Заходи ужо, Маш.
— Ой, Фенька, я чтой-то боюсь, оторопь берет. Ить тебя вон как высоко занесло! — сказала Соловьева, меряя глазами подругу, узнавая и как бы уж и не узнавая ее.
Феня сказала хмуро:
— Никуда меня не занесло. Как была на земле, так и останусь.
— Правильно, дочка! — встрепенулся старик. — Умница! От земли, от нас то есть, не отрывайся. Тоды мы тебя еще выше подымем!.. Постойте, бабы, никак к нам районное начальство катит! — Максим Паклёников первым направился за клубную ограду, навстречу черной, лупоглазой, блистающей полированными боками «Волге»: старик не мог отказать себе в удовольствии перекинуться словцом-другим с начальниками.