Подошла официантка, но Эрнандес отогнал ее жестом. Она ушла, не сказав ни слова.
– Мама стала очень ревнивой, – продолжила Джесси. – Она стала обвинять его в использовании домика в качестве места для любовных утех. Сейчас я понимаю, что, скорее всего, она как-то проследила за ним, пока я была в школе, и увидела, что он ехал туда с женщиной. Но она никак не могла предположить, что эта женщина оказалась его будущей жертвой. Думаю, подобное обвинение оборвало в его душе какую-то ниточку. Подозрение в супружеской измене сильно оскорбило его. Вот он и привез нас туда, чтобы показать правду. По всей видимости, он и не стремился скрыть, что является серийным маньяком. Обида за то, что его назвали бабником, оказалась гораздо сильнее. Он отвез нас туда в пасмурный, снежный день посреди зимы. Я до сих пор помню, как вышла из машины и пошла в домик. Мои изношенные кроссовки не спасали от холода, а мокрый снег просачивался сквозь них, тут же намочив носки. Я не оделась должным образом для такой поездки. Как только мы вошли внутрь, он открыл дверь в подвал и велел нам спуститься. Помню, что еще удивилась наличию подвала в одинокой хижине в лесу. Когда мы спустились, там было совершенно темно. Он зажег керосиновую лампу. В этот момент мы и увидели их – мужчину и женщину, прикованных голыми к несущей балке крыши подвала. Видимо именно к ней и приревновала мама.
Эрнандес собирался сделать глоток кофе, но остановился на этих словах, отставил чашку и положил ладони на стол.
– Мужчина выглядел так, словно провел там уже несколько дней, – продолжила Джесси. – Он был сильно истощен и по всему телу виднелись порезы, точнее разрезы. Когда мы вошли, он с трудом поднял голову. Женщина, по всей видимости, появилась там лишь накануне. У нее было гораздо меньше ран и повреждений. Энергии еще хватало для испуга. Я услышала приглушенный крик и обратила внимание, что у обоих виднелись кляпы.
Эрнандес тяжело сглотнул, стараясь не выглядеть ошеломленным.
– Мама начала кричать, – сказала Джесси. – Тогда отец приложил к ее лицу пропитанную чем-то тряпку. Она притихла и обмякла в его руках. Затем он отнес ее наверх и велел мне следовать за ними. Я едва могла идти, но сделала так, как он требовал. Он приказал мне сесть на деревянный стул в гостиной, раздел маму и принялся связывать ее так же, как и остальных. Я была настолько испугана, что даже не подумала о том, что надо бежать. Он пристегнул ее наручниками к деревянной балке и оставил висеть.
Эрнандес уткнулся лицом в собственные руки. Джесси задумалась, сможет ли он осознать случившееся.