Некоторое время Гребер не двигался с места. Что останется? – думал он, испуганный до глубины души. Что останется, если его больше не будет? Ничего, кроме преходящих воспоминаний в памяти немногих людей, родителей, если они еще живы, нескольких товарищей, быть может, еще Элизабет, – и надолго ли? Он смотрел в зеркало. И ему чудилось, будто он уже стал легким, как клочок бумаги, тонким, прозрачным, так что любое дуновение может унести его прочь, высосанным насосами, всего лишь пустой оболочкой. Что останется? И за что ему зацепиться, где бросить якорь, где найти опору, где оставить что-нибудь такое, что удержит его, не даст ветру окончательно унести его прочь?
– Эрнст, – сказал кто-то за спиной.
Он стремительно обернулся. Человек на костылях, одноногий.
На миг Греберу показалось, что это инвалид с Хакенштрассе, потом он узнал Мутцига, бывшего одноклассника.
– Карл, – сказал он. – Ты? Я не знал, что ты здесь.
– Давно уже. Почти полгода.
Они смотрели друг на друга.
– Такое тебе и в голову не приходило, да? – сказал Мутциг.
– О чем ты?
Мутциг приподнял костыли и снова поставил.
– Вот это.
– По крайней мере, ты выбрался из дерьма. А я должен снова туда вернуться.
– Все зависит от точки зрения. Если война продлится еще год-другой, это удача, а если она через шесть недель закончится – чертовская невезуха.
– С чего бы ей закончиться через шесть недель?
– Не знаю. Я же говорю: если…
– Ну да, ясно.
– Может, зайдешь к нам, а? – сказал Мутциг. – Бергман тоже здесь. Обе руки до локтя…
– Куда – к вам?
– В городскую больницу. Отделение ампутаций. Мы все левое крыло занимаем. Заходи, ладно?
– Ладно, зайду.
– Точно? Все всегда обещают, и ни одна сволочь не заходит.
– Я точно зайду.
– Хорошо. Развлечешься. У нас там веселая компашка. По крайней мере, в моей палате.
Они снова посмотрели друг на друга. Три года не виделись, но сказали уже почти все, что могли.
– Ну бывай, Эрнст.
– Бывай, Карл.
Они пожали друг другу руки.
– Ты знаешь, что Зибер погиб? – спросил Мутциг.
– Нет.
– Полтора месяца назад. А про Ляйнера знаешь?
– Про Ляйнера? Нет, тоже первый раз слышу.
– Ляйнер и Линген. Погибли в одно утро. Брюнинг сошел с ума. Хольман тоже ранен, слыхал?
– Нет.
– Бергман от кого-то слыхал. Ну ладно, бывай, Эрнст! И не забудь зайти к нам.
Мутциг заковылял дальше. Ему вроде как доставляет удовольствие говорить о погибших, подумал Гребер. Вероятно, его собственное несчастье от этого становится меньше. Он проводил Мутцига взглядом. Нога ампутирована до самого бедра. А когда-то Мутциг был в классе лучшим бегуном. Гребер не знал, чту должен испытывать к Мутцигу – сочувствие или зависть. Мутциг прав: все дело в том, что ждет впереди.