– Мне? Как?
Гребер помедлил.
– Я слыхал, иногда наводят справки в гестапо. Возможно, поэтому нам бы не следовало ничего затевать.
Элизабет остановилась.
– Что еще ты слыхал?
– Ничего. Только вдруг испугался.
– Думаешь, меня могут арестовать из-за того, что мы хотим пожениться?
– Да нет.
– А почему тогда? Думаешь, докопаются, что мой отец в концлагере?
– Нет, дело не в этом, – перебил Гребер. – Это им наверняка известно. Я подумал, что лучше бы не привлекать к тебе ничье внимание. Гестапо непредсказуемо. Мало ли какая дурь взбредет им в голову. Ты же знаешь, как бывает. Никакой справедливости там в помине нету.
Секунду-другую Элизабет молчала. Потом сказала:
– Что же нам делать?
– Я целый день прикидывал так и этак. По-моему, делать больше нечего. Если мы сейчас заберем заявления, то, пожалуй, только привлечем еще больше внимания.
Она кивнула и как-то странно посмотрела на него:
– Все-таки можно попытаться.
– Поздно, Элизабет. Надо рискнуть и ждать, что будет.
Они пошли дальше. Фабрика располагалась на маленькой площади и была хорошо видна отовсюду. Гребер присмотрелся.
– Вас ни разу не бомбили?
– Пока нет.
– Здание расположено на открытом месте. И в нем легко разглядеть фабрику.
– У нас большие подвалы.
– Надежные?
– Пожалуй, более-менее.
Гребер посмотрел на Элизабет. Она шла рядом, не глядя на него.
– Ради бога, – сказал он, – пойми меня правильно. Я боюсь не за себя. Мне за тебя страшно.
– За меня бояться незачем.
– Ты сама не боишься?
– Я уже испытала все страхи, какие только есть. Для нового нет места.
– А я вот боюсь, – сказал Гребер. – Когда любишь, возникает множество новых страхов, о которых раньше даже не догадывался.
Элизабет повернулась к нему. Теперь она вдруг заулыбалась. Он посмотрел на нее и кивнул:
– Я не забыл, чту говорил третьего дня. Неужели всегда нужно сперва испугаться, чтобы понять, что любишь кого-то?
– Не знаю. Но думаю, это помогает.
– Чертов костюм! Завтра я его не надену. Я-то думал, у гражданских завидная жизнь.
Элизабет рассмеялась:
– Все это только из-за костюма?
– Нет, – повеселев, сказал он. – Из-за того, что я снова живу. Снова живу и хочу жить. Вероятно, отсюда и страх. Весь день было ужасно. Теперь полегче, когда ты со мной. Причем ничего ведь не изменилось. Странно, как мало причин нужно для страха.
– И для любви, – сказала Элизабет. – Слава богу!
Гребер посмотрел на нее. Она шла рядом, свободно и беспечно. Она изменилась, подумал он. Меняется с каждым днем. Раньше боялась она, а я нет, теперь все наоборот.
Они миновали Гитлерплац. За церковью пылала вечерняя заря.