Он пошел к Польману. Старик открыл сразу. По-видимому, кого-то ждал, но не Гребера.
– Ах, это вы, Гребер, – сказал он.
– Да. Я вас надолго не задержу. Хочу только кое о чем спросить.
Польман отворил дверь.
– Заходите. Лучше не стоять на улице. Людям незачем знать…
Они прошли в комнату с лампой. Гребер почуял табачный дым, здесь только что курили. У Польмана в руке не было сигареты.
– О чем вы хотели спросить, Гребер?
Гребер огляделся.
– У вас только одна эта комната?
– А что?
– Возможно, мне понадобится кой-кого спрятать на несколько дней. Здесь можно?
Польман молчал.
– Этого человека не ищут, – сказал Гребер. – Просто мне хотелось узнать, на всякий случай. Вероятно, и нужды в этом не будет. Я боюсь кое за кого. Может быть, у меня разыгралось воображение, и только.
– Почему вы пришли именно ко мне?
– Я никого другого не знаю.
Гребер и сам толком не понимал, зачем пришел. Ему лишь смутно хотелось найти укрытие на крайний случай.
– О ком идет речь?
– О девушке, на которой я хочу жениться. Ее отец в лагере. И я боюсь, что ее тоже схватят. Она ничего не сделала. Возможно, мне только кажется.
– Нет, не кажется, – сказал Польман. – И осторожность лучше сожаления. Вы можете рассчитывать на эту комнату, если понадобится.
Гребера захлестнула волна тепла и облегчения.
– Спасибо, – сказал он. – Спасибо большое.
Польман улыбнулся. Сейчас он выглядел уже не таким слабым, как обычно.
– Спасибо, – повторил Гребер. – Надеюсь, не понадобится.
Они стояли перед рядами книг.
– Возьмите с собой любую, – осторожно сказал Польман. – Иногда помогает выдержать вечер.
Гребер покачал головой.
– Не мне. Но я хотел бы знать: как все это сочетается, эти книги, эти стихи, эта философия – и бесчеловечность СА, концлагеря и ликвидация невинных людей?
– Это не сочетается. Просто существует одновременно. Будь живы те, кто написал эти книги, они бы в большинстве тоже сидели в концлагере.
– Пожалуй.
Польман посмотрел на Гребера.
– Вы собираетесь жениться?
– Да.
Старик вытащил с полки книгу.
– Ничего другого я вам подарить не могу. Возьмите вот эту. Там нет текста, только иллюстрации, одни только иллюстрации. Порой я ночи напролет рассматривал иллюстрации, когда уже не мог читать. Иллюстрации и стихи – на них у меня хватало сил, пока был керосин. После, в темноте, оставалась лишь молитва.
– Н-да, – сказал Гребер, без уверенности.
– Я много думал о вас, Гребер. И о том, что вы недавно мне говорили. Ответа здесь нет. – Польман запнулся, потом тихо сказал: – Только один. Надо верить. Верить. Что еще нам остается?
– Во что?
– В Бога. И в доброе в человеке.