Последний вечер. Они сидели в саду. Мимо кралась кошка. Беременная, полностью занятая собой, ни на кого не обращающая внимания.
– Надеюсь, у меня будет ребенок, – вдруг сказала Элизабет.
Гребер воззрился на нее:
– Ребенок? Почему?
– А почему нет?
– Ребенок? В такие времена? Думаешь, он у тебя будет?
– Надеюсь.
Он все смотрел на нее.
– Наверно, я теперь должен что-то сказать или сделать, поцеловать тебя, быть удивленным и нежным, Элизабет. Я не могу. Слишком быстро для меня. О ребенке я до сих пор не думал.
– А тебе и не надо. Тебя это не касается. Да и я пока что не знаю.
– Ребенок! Как раз к новой войне подрастет, как мы к этой. Подумай обо всех этих невзгодах, среди которых он родится!
Опять появилась кошка. На сей раз она кралась мимо кухни.
– Каждый день рождаются дети, – сказала Элизабет.
Гребер подумал о гитлерюгенде и о детях, доносивших на родителей.
– Зачем мы об этом говорим? – сказал он. – Это ведь просто желание. Или нет?
– Тебе никогда не хотелось иметь ребенка?
– Не знаю. В мирное время, пожалуй. Я вообще пока не думал об этом. Вокруг нас столько отравы, что земля еще долгие годы от нее не избавится. Как тут хотеть ребенка?
– Именно поэтому, – сказала Элизабет.
– Почему?
– Чтобы воспитать его вопреки. Что будет, если те, кто против всего, что творится сейчас, не захотят иметь детей? Неужто дети будут только у варваров? Кто же тогда снова наведет в мире порядок?
– Ты поэтому хочешь ребенка?
– Нет. Просто вдруг подумала.
Гребер молчал. Против ее аргумента не возразишь. Она права.
– Слишком ты быстрая для меня, – сказал он. – Я еще не успел привыкнуть, что женат, а уже должен решать, хочу я ребенка ли нет.
Элизабет рассмеялась и встала.
– Ты не заметил самого простого: я не только хочу ребенка, я хочу ребенка именно от тебя. А теперь пойду потолкую с госпожой Витте насчет ужина. Это должен быть шедевр из консервов.
Гребер сидел один в кресле в саду. По небу плыли розовые от солнца облака. День угасал. Украденный день. Он продлил себе отпуск на двадцать четыре часа. Доложил об окончании отпуска, но остался. И вот уже вечер, а через час пора уходить.
Он еще раз наведался на почтамт, но весточек от родителей больше не было. И уладил все что мог. Госпожа Витте с готовностью разрешила Элизабет остаться у нее в доме. Он проверил здешний подвал: недостаточно глубокий, потому и не очень надежный, но выстроен на совесть. Зашел и в общественное бомбоубежище на Лейбницштрассе – такое же, как большинство других в городе. Сейчас он спокойно откинулся на спинку кресла. Из кухни доносился звон посуды. Долгий был отпуск. Три года, а не три недели. Порой они казались ему не вполне прочными, построенными на скорую руку и на зыбкой почве, но он хотел верить, что все надежно.