– Нет, не видел.
– Не видели?
– Нет, господин лейтенант, – сказал Гребер.
– Она примерно в сорока километрах отсюда.
– Должно быть, мы проезжали там ночью. Я спал.
– Должно быть. – Раэ опять испытующе посмотрел на Гребера, словно собирался продолжить расспросы. Потом сказал: – Ваш взводный погиб. Лейтенант Мюллер. Теперь у вас лейтенант Масс.
– Так точно.
Раэ поковырял тростью мокрую глину.
– Пока такая грязища, русским трудновато продвигаться вперед с артиллерией и танками. А у нас есть время на формирование. Все имеет свои плюсы и минусы, верно? Хорошо, что вы вернулись, Гребер. Нам нужны опытные солдаты, чтобы тренировать молодое пополнение. – Он опять поковырял глину. – Как там у нас?
– Примерно как здесь. Много воздушных налетов.
– Правда? Так скверно?
– Не знаю, насколько скверно по сравнению с другими городами. Но налеты были каждые два-три дня.
Раэ посмотрел на Гребера, будто ожидая продолжения. Но Гребер молчал.
В полдень вернулись остальные.
– Отпускник! – воскликнул Иммерман. – Дружище, ты зачем вернулся в это дерьмо? Почему не дезертировал?
– Куда? – спросил Гребер.
Иммерман почесал затылок. Потом сказал:
– В Швейцарию.
– Не подумал я об этом, хитрован ты этакий. А ведь в Швейцарию ежедневно ходят спецпоезда-люкс для дезертиров. С красными крестами на крыше, их не бомбят. А вдоль всей швейцарской границы стоят триумфальные арки с надписью: «Добро пожаловать!». Больше тебе ничего в голову не пришло, дурень? И с каких пор ты не боишься вести такие разговоры?
– Да я никогда не боялся. Ты просто позабыл, дома-то все шушукаются. Вдобавок мы отступаем. Почти что драпаем. Через каждые сто километров тон становится чуть свободнее. – Иммерман принялся счищать с формы грязь. – Мюллер погиб. Майнеке и Шрёдер в лазарете. Мюкке получил ранение в живот. Говорят, в Варшаве отдал концы. Кто еще был из стариков? Ну да, Бернинг… он потерял правую ногу. Истек кровью.
– Что поделывает Штайнбреннер?
– Жив-здоров. А что?
– Да так…
Он повстречал его после ужина. С виду – загорелый готический ангел.
– Как настроение на родине? – спросил Штайнбреннер.
Гребер поставил котелок.
– Когда подъехали к границе, – сказал он, – нас всех собрал эсэсовский капитан и предупредил, чтобы мы ни слова не говорили о положении на родине, иначе нас ждет самое суровое наказание.
Штайнбреннер рассмеялся:
– Уж мне-то можешь спокойно рассказать.
– Нашел дурака. Самое суровое наказание – это расстрел за подрыв боевого духа армии.
Штайнбреннер перестал смеяться.
– Ты говоришь так, будто рассказать можно бог весть что. Будто там сплошные катастрофы!