Продержались они три дня. На второй остались уже почти без боеприпасов; русские могли бы просто пройти через позицию. Но атаки не последовало. Поздно вечером, в густых сумерках, пробились несколько немецких самолетов, сбросили боеприпасы и провиант. Солдатам удалось кое-что подобрать и подхарчиться. Ночью подошло подкрепление. Рабочие батальоны проложили гати. Подвезли оружие и пулеметы. Часом позже – неожиданная атака без артиллерийской подготовки. Русские вдруг возникли в пятидесяти метрах от передовой. Часть ручных гранат не взрывалась. Русские прорвались.
Во всполохах разрывов Гребер увидел перед собой каску, светлые глаза, разинутый рот и занесенную руку, похожую на узловатый живой сук, – пальнул туда, выхватил из рук соседа-новобранца гранату, с которой тот никак не мог справиться, швырнул вдогонку. Она взорвалась.
– Откручивай капсюли, идиот! – напустился он на новобранца. – Дай сюда! Не выдергивай!
Следующая граната не взорвалась. Саботаж, мелькнуло в голове, саботаж военнопленных, который теперь оборачивается против нас! Он бросил другую гранату, пригнулся и, заметив, что на них летит русская, втиснулся в грязь, ощутил взрывную волну, словно удар хлыста, чавканье и плеснувшую на него грязь. Протянул руку назад, крикнул: «Давай! Живо! Давай!», и только когда ладонь осталась пуста, повернул голову и увидел, что новобранца нет и рука не в грязи, а в ошметках чужой плоти. Сполз вниз, поискал, нашел ремень, отцепил от него две последние гранаты, увидел, как тени карабкаются по краю воронки, прыгают, бегут, съежился…
Плен, думал он. Плен. Захвачен в плен. Осторожно подполз к краю воронки. Грязь защищала его, пока он лежал спокойно. При свете осветительной ракеты увидел вокруг останки новобранца – нога, голая рука, искромсанное тело. Граната угодила парню прямо в живот, его тело приняло взрыв на себя и защитило Гребера.
Он лежал, не поднимая головы над краем воронки. Видел, как из бункера справа строчит пулемет. Потом застрочил и тот, что слева. Пока они стреляют, ему не конец. Они держали участок под перекрестным огнем. И русских больше не было. Вероятно, прорвались не все. Надо пробраться за бункер, думал он. Голова болела, он наполовину оглох, но какой-то частью мозга мыслил очень ясно, отчетливо и остро. Именно это и отличало опытного солдата от новобранца; новобранца охватывала безоглядная паника, поэтому он скорее погибал. Гребер знал: если русские вернутся, можно притвориться мертвым. В грязи его так просто не обнаружат. Но чем ближе он сумеет под прикрытием огня подобраться к бункеру, тем лучше будет в дальнейшем его положение.