– Ты ведь женат, Зауэр, да?
– Понятное дело. Когда у тебя усадьба, надо быть женатым. Без жены в хозяйстве никуда.
– Давно ты женат?
– Пятнадцать лет. А что?
– И каково быть женатым так долго?
– Ну и вопросики у тебя, браток! «Каково»!
– Это вроде как якорь, который тебя держит? Что-то, о чем ты постоянно думаешь и куда хочешь вернуться?
– Якорь… что значит якорь? Конечно, я думаю об этом. Нынче вот цельный день. Весна, пора сеять да сажать! Тут уж голова вовсе кругом идет.
– Я не про хозяйство. Я про твою жену.
– Так это одно и то же. Я ж тебе объяснил. Без жены в хозяйстве не обойтись. Да только тут из-за этого одни заботы. Вдобавок Иммерман бесперечь талдычит, военнопленные, мол, норовят прилечь под бочок к каждой бабе, которая одна кукует. – Зауэр шмыгнул носом и по какой-то загадочной причине добавил: – Кровать-то у нас большая, двухспальная.
– Иммерман – трепло.
– Он говорит, женщина, которая знает, что такое мужик, долго без его не выдержит. Мигом другого себе сыщет.
– Ах, да ерунда это! – сказал Гребер, вдруг до невозможности разозлившись. – Этот окаянный болтун думает, все люди одинаковы. Несусветная чепуха!
Они более не узнавали друг друга. Даже форму не узнавали. Зачастую отличали своих только по каскам, по голосам и по языку. Окопы давно обвалились. Неровная полоса блиндажей и воронок от снарядов – фронт. Он постоянно менялся. Только и было, что дождь, вой, ночь да пламя разрывов и летящая грязь. Небо обрушилось. Штурмовики раздолбали его вдребезги. Дождь хлестал по земле, а вместе с ним метеоры бомб и снарядов.
Прожектора, точно белые псы, раздирали рваные тучи. Огонь зениток трещал сквозь грохот дрожащих горизонтов. Пылающие самолеты падали наземь, и золотой град трассирующих пуль снопами летел следом, исчезая в бесконечности. Желтые и белые осветительные ракеты висели там и сям и гасли, словно в глубокой воде. И снова начинался ураганный обстрел.
Двенадцатый день. Первые три дня позиции держались. Укрепленные бункера выстояли под артиллерийским огнем без чересчур серьезных повреждений. Затем передовые блиндажи пришлось оставить. Танки прорвали линию фронта, но противотанковые орудия локализовали прорыв в нескольких километрах. Танки горели в сером сумраке рассвета, те, что опрокинулись, еще несколько времени двигали гусеницами, похожие на огромных перевернутых жуков. Штрафные батальоны выдвинули вперед – прокладывать гати и налаживать телефонную связь. Им пришлось действовать почти без прикрытия. И за два часа они потеряли больше половины людей. Целые тучи бомбардировщиков на малой высоте неуклюже выползали из серого неба, атакуя укрепленные огневые точки. На шестой день половина бункеров была выведена из строя; теперь они годились разве что как укрытия. На седьмую ночь русские пошли в наступление, но были отброшены. Потом хлынул дождь, словно начался второй потоп. Солдат стало не распознать. Они ползали в жиже глинистых воронок, точно насекомые с одинаковой защитной окраской. Опорными пунктами роте служили всего-навсего два разбитых пулеметных бункера, позади которых стояли несколько минометов. Остальные люди сидели в воронках и за остатками стен. Один бункер удерживал Раэ. Другой – Масс.